Юдит Герман - Летний домик, позже

В январе пришла открытка из Агадира, в которой она сообщала о своем прибытии в конце марта: Я приеду весной, — писала она, — и останусь надолго. Я положил открытку на кухонный стол и стал ждать, когда Соня ее заметит. Я знал, что она уже взяла в привычку без всякого спроса перелистывать мои бумаги. В этот вечер я наблюдал за ней, стоя в дверях. Она стояла у стола, смотрела на лежавшую там фотографию, что-то черкала моим мелком, свернула себе папироску и вдруг увидела открытку, на которой было изображение фейерверка. Она прочла открытку, подержала ее в руке, потом обернулась ко мне, как будто знала, что я там стою и за ней наблюдаю.

«М-да», — сказал я. Она ничего не сказала, и я почувствовал что-то наподобие страха. Мы вышли из дома вместе, но все было фальшиво, я чувствовал себя виноватым, я злился, мне казалось, что я должен объяснить ей что-то, что сам не знаю. В эту ночь она впервые спала со мной вместе. До сих пор я ни разу ее не поцеловал, вообще до нее не дотронулся, мы только ходили под руку по улице, и все. Пока я мылся в душе, она надела одну из моих рубашек, когда я вошел в комнату, она уже лежала в постели и стучала зубами. Было ужасно холодно, я лег возле нее, мы повернулись спинами друг к другу, мы касались другу друга только холодными ступнями. Соня сказала: «Спокойной ночи», голос ее был детским и мягким, я почувствовал ответственность за нее, я был тронут. Я не испытывал желания, ничто не показалось бы мне более абсурдным, чем секс с Соней, и все же меня обидело то, что она так спокойно дышала и почти сразу заснула. Я долго не мог уснуть, под одеялом было тепло, я тихонько потирал свои ступни о ее ноги. Мне и теперь совершенно ясно, что, если бы я по-настоящему переспал с ней, это было бы как инцест, даже если бы я просто коснулся ее груди. Я только представил себе, как бы это было, если бы я поцеловал Соню, и уснул.

Утром ее уже не было, на кухонном столе лежал листок с приветствием, я вернулся в постель, натянул на себя рубашку, в которой она спала.

И она снова исчезла. Она не пришла ни в этот, ни в следующий вечер. Я ждал три дня, а потом начал ей звонить. Она не подходила к телефону, или ее на самом деле не было дома. Я бродил с утра по городу, сидел в кафе, о которых она иногда говорила, часами стоял перед старым домом на Шпрее, но ее нигде не было. В ее окнах никогда не горел свет, но на двери по-прежнему висела табличка с ее фамилией, и кусочек бумаги, который я для контроля иногда подкладывал под дверную раму, всегда был сдвинут. Она меня избегала, и когда пришел март, поиски мне осточертели, и я начал готовиться к приезду Верены.

Я убрал в квартире и постарался уничтожить возможные следы Сониных посещений. Хотя на самом деле никаких следов не было. От трех месяцев с усталой, маленькой, нежеланной Соней не осталось ровным счетом ничего, все поиски были напрасны, я злился. Впервые за долгое время я позвонил своему другу Мику, мы пошли поиграть в бильярд, попить пива, танцевали с какими-то женщинами, целую неделю таскались по всевозможным барам. Я периодически делал попытку рассказать ему о Соне, но каждый раз умолкал — что я, собственно, мог рассказать, если сам ничего не знал?

В конце марта растаял снег, лежавший на крышах, и вернулись стрижи. Я подарил турецким мальчишкам новый футбольный мяч и коротко постригся. Я все еще ждал неизвестно чего — до тех пор, пока однажды вечером в моих дверях не возникла Верена. Тогда я забыл о своих поисках, о своем ожидании, я стал заплетать волосы Верены в косы, я подарил ей кофеварку-эспрессо. Казалось, она хочет оставаться у меня долго, как долго — я не спрашивал. Я работал, она гуляла по городу; вечером мы ходили в кино, сидели в маленьких кафе на набережной. Верена повесила свои платья в мой шкаф и устроилась на работу в бар, который был напротив моего дома; когда звонил телефон, она брала трубку. Мик сказал, что она — самое красивое из всего, что он видел, и я с ним согласился. Время пошло по заведенному ритму. Я хорошо себя чувствовал, может быть, я был счастлив, во всяком случае, спокоен. Во дворе начинали цвести липы, над городом проносились первые грозы, было жарко. Только изредка на улице у меня было ощущение, что кто-то идет за мной следом; я разворачивался, и там никого не было. Были моменты, когда мне хотелось чего-то, какого-нибудь события, встряски, перемен, но это желание пропадало раньше, чем успевало появиться.

Однажды утром в июне мы поехали на велосипедах в открытый бассейн, Верена заплатила за нас обоих, утверждая, что вода — это ее страсть, и побежала босая по лужайке в поисках свободного места. Она остановилась в крохотной тени одинокой березки, торжественно расстелила там полотенце и села. Рядом сидела Соня.