Анатолий Макаров - Выставка стекла

— Ну и как, хватило? — вдруг с пониманием, как-то совсем по-приятельски поинтересовался Вячеслав Иванович.

— Хватило в обрез, — растеряв кураж, признался Вадим. — Даже полтинника на чай не получилось.

И пояснил, что именно по этому поводу рассчитывает на ее память.

— Это разумно, — думая о чем-то своем, заметил Вячеслав Иванович. — В этом есть смысл.

И тут же, улыбнувшись приветливо и свойски, сказал, что не смеет больше задерживать двух таких выдающихся людей, завтрашних выпускников, у которых сейчас наверняка масса серьезных дел в связи с преддипломной практикой, подготовкой к экзаменам и вообще с грядущим вступлением в большую жизнь, которой так необходимы сейчас по-новому, по-современному мыслящие молодые специалисты.

В итоге получилось так, что Инна и Вадим вышли в коридор как бы вдохновленные заботливым не то чтобы начальственным, но, так сказать, ответственно-значительным напутствием. И только в молчании пройдя несколько метров по глухому полутемному факультетскому коридору, почувствовали, быть может, одновременно, что им не хочется глядеть друг на друга.

Однако Вадим все же остановил Инну и почти силой заставил повернуться к нему лицом.

— Что ты несла перед этим… органистом? — по интенсивности чувства его шепот можно было считать криком. — Ты ведь прекрасно знаешь, что в «Национале» расплачивался Севка?!

От неприличной почти злости у Вадима перехватывало горло, язык будто задевал то и дело невидимые препятствия.

— А если бы, если бы даже и не знала… то все равно… ты же понимаешь, что они шьют Севке! На что хотят его наколоть!

Он хотел напомнить, как всего только два дня назад она металась по вечерней Москве, как готова была переполошить весь мир, с моста сигануть, сжечь себя на Красной площади, но все эти праведные, неотразимые упреки костью застревали у него в горле, а с губ слетали только маловразумительные, отрывистые вскрики:

— Как ты могла! Ты что, не соображала? От тебя ведь ничего не требовалось, кроме объективного свидетельства!

Инна своевольным обидным движением высвободилась из его рук, брезгливо повела плечами, словно отряхиваясь, и сказала, что ему все равно никогда ничего не понять.

Потому что его жареный петух не клевал и он представления не имеет, как все бывает на свете, чем оборачиваются эти самые так называемые объективные свидетельства. И какую пользу способно принести объективное нежелание давать какие бы то ни было свидетельства и показания.

Самое обидное было в том, что, как всегда, ее слова подействовали на Вадима убеждающе, — не смыслом своим, с прямым смыслом ему трудно было смириться, но интонацией, с какою прозвучали, выражением лица, которому соответствовали, всем запечатленным в них состоянием души. Как всегда, показалось, что она знает нечто, ему неведомое.

На следующий день пришла весть, что Севку отпустили, и Вадиму тем более стало казаться, что именно в Инниных словах была скрыта какая-то недоступная ему тайна такого благополучного оборота событий, что именно избранная ею во время очной ставки тактика способствовала этому быстрому освобождению.

Да и беседа с Вячеславом Ивановичем по прошествии дней не внушала больше таких уж опасений. Вадим даже мало-помалу рассказывать о ней стал за рюмкой в особо свойской компании. И даже имя чуть было не пострадавшего приятеля почти привык употреблять, почему бы и нет, в конце концов, после всех передряг Севка взялся за ум и махнул с геологической партией куда-то на Саяны.

…На преддипломную практику Вадим с чувством незаслуженного ежедневного счастья ходил в Институт новейших проблем, по сути дела, пропадал там целыми днями, в его библиотеке, оборудованной светлыми финскими стеллажами, в кабинетах, где на столах сотрудников кипами лежали иностранные журналы, в которых научные статьи вполне академического свойства перемежались глянцевыми фотографиями красоток и гоночных автомобилей, да просто в коридорах, почти в любое время дня наполненных остроумным вселенски непочтительным трепом. Инна тоже время от времени появлялась в этих стенах — поработать в библиотеке, проконсультироваться с руководителем дипломной работы. Но несмотря на всю контактность и обаяние она в институте так и не сделалась своей.

С Вадимом они выглядели по-прежнему хорошими друзьями, и тем не менее после той памятной, не объявленной официально очной ставки в кабинете замдекана между ними как бы возникла перегородка из идеально прозрачного новейшего пластика, сквозь которую не проникали никакие душевные импульсы. Ни тобою посланные, ни те, какие ты мог бы уловить.