Кристос Циолкас - Пощечина

— Эй, педик. Заткнись.

Ричи мгновенно умолк и понурился над своей сумкой. Конни обернулась и пальцем погрозила Али. Его смуглое худощавое лицо расплылось в скабрезной ухмылке. Он похабно зачмокал, имитируя оральный секс.

— Подонок! — Она с отвращением отвернулась и громко добавила: — Ну и свинья.

Она услышала, как Али и его приятель Коста захохотали у нее за спиной, но сделала вид, будто ей нет до них дела.

Ричи, все еще уязвленный, вдруг выпрямился, подмигнул ей, склонился к ней и шепнул на ухо:

— Точно. Зато свинья чертовски сексуальная.

Его слова повергли ее в шок — ей всегда становилось неловко, когда он похотливо отзывался о парнях, — но она попыталась скрыть свое смущение:

— Ты так считаешь?

— А ты нет?

— Еще чего. — Она содрогнулась в притворном ужасе. — Омерзительный тип. — Она скривилась, изобразила рвотный позыв. Ричи захохотал, раскачиваясь взад-вперед. Его громкий смех разнесся по всему трамваю.

— Педик, ты ржешь, как лошадь.

Пожилая женщина, сидевшая за ними, кашлянула и что-то сердито сказала по-арабски. Али замолчал.

Конни обернулась и искоса посмотрела на него. И впрямь симпатичный, просто красавчик, подумала она. Кожа у него была гладкая, без прыщей и прочих изъянов — примет юношеского возраста. Густые курчавые волосы, черные, как вороново крыло, были коротко пострижены. Коста перехватил ее взгляд и шепнул что-то Али. Покраснев, Конни поспешила повернуться к Ричи.

— Что ты пел?

— Песню.

— Это ежу понятно. Какую?

— Джека Джонсона [61] Джек Джонсон (р. 1975) — гаваец, профессиональный серфингист, а также режиссер, снявший два фильма о сёрфинге. С некоторых пор основной профессией избрал музыку. Исполняет под гитару «мягкий» рок. .

— Фу, гадость. И что у тебя за вкусы? Музыка тебе нравится такая же тупая, как и парни.

Она старалась сохранять невозмутимость, делала вид, будто недавняя выходка друга не задела ее. Хотя лучше б он ничего не говорил, по крайней мере, пока они еще в школе. Конечно, это их сплотило, сблизило, но, общаясь с ним, проводя с ним время, она не могла отрешиться от того факта, что он гомосексуалист. Даже когда они не касались этой темы, ее не покидало чувство неловкости, потому что его нетрадиционность проявлялась в каждом его телодвижении, в каждом слове, в интонациях… во всем. Она скучала по тому времени, когда она дружила просто с Ричи. Скучала по тому времени, когда воспринимала его просто как своего друга, а не как друга- гея . Интересно, терпимость — это черта наследственная? Если да, значит, это ее судьба: терпимость была свойственна обоим ее родителям. И разумеется, это хорошо. Хотя было бы лучше, если б время от времени она могла позволить себе быть нетерпимой, могла бы бросать в его сторону уничижительные реплики, как это делали все вокруг. Но она не могла, язык не поворачивался.

— Джек Джонсон — придурошный гей, — безжалостно произнесла она, когда они выходили из трамвая. И потом, мгновенно пожалев о своих словах, взяла его за руку, и они побежали на светофоре на Сент-Джордж-роуд. Все считают, что мы с тобой встречаемся, что у нас с тобой роман, думала она. Нет, я не хочу вспоминать Гектора. Не стану воображать, будто это Гектора я держу за руку.

Никогда не выходи замуж. Превратишься в зануду. Вместе с мамой она пекла шоколадный торт в тусклой маленькой кухоньке в Бирмингеме. Сколько она себя помнила, ее мама всегда пекла только шоколадный торт. Это был день ее рождения, ей исполнилось семь лет. В ту пору она решила, что мать говорила о своем браке. Конни тогда была еще совсем ребенком, и слова матери были лишены для нее всякого смысла. Лишь после ее смерти она поняла, что мать, по всей вероятности, имела в виду мужчину, в которого была влюблена. Сразу же после похорон отец открыл ей, что они переехали в Бирмингем потому, что ее мать полюбила женатого человека, пакистанца, который не хотел оставлять свою жену. Теперь, оглядываясь назад, Конни с уверенностью могла бы сказать, что в отношении собственного брака ее мать никогда не употребила бы слово «зануда». Были тысячи других эпитетов, которыми она могла бы описать свою супружескую жизнь: странная, ненормальная, раздражающая. Отец никогда не говорил ей, как звали любовника матери, но Конни была убеждена, что видела его. Ей вспоминался стройный мужчина с аккуратной бородкой, с величавой статью. Он носил костюмы и ездил на BMW, в который время от времени садилась ее мать. Он никогда не заходил к ним в дом, ее никогда с ним не знакомили. Очевидно, мать рассталась со своим любовником, потому что через год их семья вернулась в Лондон. Бирмингем — ужасная дыра, жаловался ее отец, и, пожалуй, он был прав. Хотя ему тоже нравились мужчины из Южной Азии, и, вероятно, он не так уж плохо проводил там время. Что касается ее самой, ей запомнилось только, что в Бирмингеме было жутко холодно зимой и что в местной школе, где она училась, было всего несколько белых девочек, в том числе она. Она даже выучила несколько слов и выражений на урду. И это все, что она вынесла из Бирмингема.