Кеннет Харви - Брад

«Правда-правда», — убеждал он себя.

Он бы спасал человеческие жизни, а сынишка и жена спокойно ждали бы дома. Жена. Она бросила его, вырвала любовь из его чрева, как сгнивший ненужный орган, и швырнула в мусорный бак. А убийце так хотелось быть хирургом. А еще хотелось семью и дом. Убийца был в ярости. В нем что-то зудело. Он видел расчлененные тела на газетных фотографиях. Очень вдохновляющее зрелище. Такие отвратительные и такие совершенные, невероятно привлекательные. К этим людям вернулось то, что отняли у убийцы.

— Так что даже сейчас ситуация очень непростая. — Хирург встал и поджал губы, показывая, как мало от него зависит. — Могут быть осложнения. Инфекция. Я хочу, чтобы вы это понимали.

Из дальнего угла вышла Джой и заглянула хирургу в лицо. Она хотела потрогать его губы, но сдержалась.

Врач нервно улыбнулся.

В голове у Джой раздавалось шумное карканье. Испуганная душа отчаянно рвалась наружу, стремилась освободиться от тела.

Щен отошел в сторону и сел в первом ряду амфитеатра. Он вынул из кармана зуб убийцы, развернул и, крепко сжав в кулаке, загадал желание.

Джой никак не могла оторвать взгляд от лица хирурга. Добрый человек, худощавый, видно, что следит за собой. И такой симпатичный. Сколько возможностей! Девушка смотрела на его губы и ждала, что он заговорит. Тогда можно будет поцеловать его. Если, конечно, она что-нибудь при этом почувствует.

— Я сообщу, если его состояние изменится. — Хирург сказал это для Джима. Девчонка продолжала таращиться, и врачу стало неловко. — Договорились? — спросил он, не придумав ничего лучше.

Щен спал на диване, положив голову убийце на колени. За стойкой регистратуры медсестра занималась своими делами. Убийца с удовольствием придумывал, как заставить ее сознаться во всех смертных грехах.

— Видите ли, в чем дело, — сказал Джиму Квейгмайер, — мы с вами играем по одним и тем же правилам.

— Мне плевать, — отрезал Джим. Он встал и начал мерить шагами приемный покой. Слишком много шагов. Слишком большое помещение. Квейгмайер вздохнул, тоже встал и последовал за адвокатом.

— Нет, вам не плевать, — сказал Квейгмайер. — Конечно, вы умный, расчетливый человек. Для вас главное — сохранить лицо. Но признайтесь, ведь вас всегда завораживала тонкая грань между добром и злом. В конце концов, ваша работа сводится именно к этому. Всю философию, всю логику можно выбросить. В окно. Силлогизмы. Дедукция. Глупости. В самом раннем детстве мы учимся различать хорошее и плохое, а потом всю оставшуюся жизнь пытаемся объяснить себе, как же мы их различаем. Говорим сложно и напыщенно. А все ведь сводится к хорошему и плохому. Все остальные формулировки — сколь бы гладкими и витиеватыми они ни были — всего лишь софистика. Дурман для недоразвитых мозгов. Попытка создать принципы, которых в природе не существует. Людишки тужатся, высасывают эти принципы из пальца, а ничего, кроме абстрактных рассуждений, не выходит.

Джим сел и сложил руки на груди. Ему было не до Квейгмайера. Желтозубый тут же плюхнулся в соседнее кресло.

— Вот возьмем, к примеру, вашу профессию. Деньги — да, это несомненный плюс. А вот правды тут не сыскать. Хорошее и плохое, плохое и хорошее. Понимаете, к чему я клоню? Выберите любой предмет для обсуждения. Вопрос в том, с какой точки зрения вы хотите на него взглянуть. В нашем мире можно убедительно доказать все что угодно.

Джим взялся за подлокотники, пальцы нащупали в обивке глубокую дыру, из которой лез клочьями мохнатый войлок.

— Да вы и сами не лучше. В голове смешалось хорошее и плохое. Я могу назвать вам имя убийцы вашей жены, дать его адрес, а вам плевать. И ведь он плохой, если судить по вашей шкале ценностей, плохой без всяких оговорок. Он размазал вашу жену по асфальту. Никаких полутонов.

— Прекратите! — прорычал Джим.

— Почему бы вам не заняться тем, что и положено делать в таких случаях? У вас что, совсем нет гордости?

— Отстаньте от меня. — Джим вскочил на ноги и кинулся к лифту. Стена. Близко. Странно близко. Что же дальше? Непонятно.

Квейгмайер не отставал.

— А я все равно вам все расскажу, уж больно вы мне нравитесь. — Он потрепал адвоката по плечу, но тот отпрянул, влетел в лифт, вдавил кнопку первого этажа и уставился в пол.

— Его зовут Уилфред Пейн. Улица Пайнкрест, дом номер триста сорок девять.

Двери лифта закрылись. Квейгмайер прижал губы к щелочке и прокричал:

— Посмотрите в карманах! Там то, что вам нужно!