— Хорошо-хорошо! Я очень люблю тебя — любую. Когда нам тебя ждать, доченька? Ты приедешь на поезде или прилетишь?..
— Когда ждать… Понимаешь… — Я замешкалась, пытаясь придумать что-нибудь правдоподобное. Не сообщать же, в самом деле, что сегодня я в последний раз дышу воздухом этого мира. Говорят, бывает ложь во благо, и пусть это ляжет еще одним грехом на мою и без того не кристально-чистую душу. Лучше, если мама будет считать меня всю оставшуюся жизнь скотиной, чем узнает о моей смерти. — Я не могу приехать. Я… на днях замуж выхожу. Далеко. В Австралию уезжаю. Еще раз прости…
— О чем ты говоришь, Марина, что это за бред? Какая Австралия?! Если у тебя нет денег на дорогу, скажи, где ты, и папа за тобой приедет!
В ее голосе нарастали нотки истерики. Я не могла это слушать — внутри все ныло и сжималось.
— Я рада, что ты общаешься с папой, передай, пожалуйста, ему и Агате, что я их очень-очень люблю…
— Я общаюсь с папой, потому что больше не с кем. Маришка, не хотела тебе пока говорить, чтобы не расстраивать, но придется… Я не могу ходить, я на инвалидности. Отнялись ноги год назад, врачи говорят, на нервной почве… Папа забрал Агашу в свою семью и навещает меня. Если б не он, меня бы уже не было, а Агата была бы в детском доме.
Ну вот, получай…
— Мамочка, я не могу сейчас говорить, я позвоню позже. Пока!
Я швырнула трубку. Долго сидела, уткнувшись головой в колени. Давно мне не было так горько и тошно, и давно я не чувствовала себя такой сволочью.
И никуда не деть воспоминания. Я видела маму с маленькой Агашкой на руках… маму, читающую мне сказки про Нарнию (Агашки еще не было на свете, и она принадлежала только мне)… ее и папу — смеющихся, загорелых, на пляже под Симеизом… Когда я была совсем крохой, она записывала за мной всякие забавные словечки и даже один афоризм, который я выдала лет в шесть: 'Кто боится смерти, тот боится счастья'… Мы сочиняли с ней комиксы и песенки на детском синтезаторе и даже оперу 'Про мышку Маришку и пташку Агашку'…
И ей ведь только тридцать семь лет, дьявол меня побери…
Ледяная вода из-под крана — отличное средство от разводов слез на щеках и распухшего носа. А банка растворимого кофе, обнаруженная в кухонном шкафу (надеюсь, неведомые хозяева не очень на меня обидятся за такое бесцеремонное хозяйничанье), послужила антидепрессантом.
Тоска и боль никуда не ушли, я просто затолкала их поглубже, заткнула им рты. Убедившись, что могу выглядеть более-менее позитивно и фальшивый голливудский оскал натягивается на лицо без труда, решилась наконец выползти из столь гостеприимно отнесшегося ко мне приюта.
День был, как и вчера, теплым и солнечным. Лишь только я вышла из подъезда, он ударил меня тысячью летних запахов большого города. Пахло рекой и раскаленным асфальтом, выхлопными газами и тополиной листвой, синим небом и сигаретным дымом, парфюмом, смешанным с потом, и горьким пивом… Я вдохнула полной грудью эту смесь и выдохнула. Стало легче. Часть камней, лежавших на моей грешной душе, растворились, превратились в пар и благополучно унеслись в небо.
— Спасибо, Питер!
Я погладила шероховатый и теплый от солнца бок приютившего меня дома. Он заспанно жмурился провалами чердачных окон.
Пора было двигаться. Вряд ли у меня есть достаточно времени на завершение всех своих дел — а сделать хотелось многое.
Перво-наперво я решила зайти к Сэнсу, тем более что обитал он неподалеку. Затем — в Хижину, а дальше… будет видно.
В Сашкину дверь мне пришлось долго звонить и стучаться. Настолько долго, что я почувствовала себя полной скотиной, не дающей выспаться усталому трудовому человеку. Наконец мне открыли.
— О, Росси! Привет!
Выглядел 'сладкий мальчик', прямо скажем, забавно. Перышко от подушки венчало маленькой короной его взлохмаченную шевелюру. Одеяло, в которое он ззавернулся, словно в тогу, скрывало всю фигуру, и лишь два больших пальца ног с любопытством выглядывали из-под его края.
— Какими судьбами?
Радости на лице Сэнса было не так чтобы через край.
— Да вот, пробегала мимо, решила заглянуть. Может, хоть чаем угостишь, а не у порога держать будешь?
Не дождавшись положительного ответа, я слегка потеснила его и просочилась внутрь. В комнате на разложенном кресле лежало нечто непонятного происхождения, но явно женского пола. Дама сладко посапывала и дергала во сне левой пяткой. Так… теперь понятно недовольство, которое Сашка тщетно пытался прогнать со своей физиономии. Интересно, неужели я похожа на человека, способного кого-либо ревновать? Особенно сегодня.
Читать дальше