Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

— Вот странно, Спутник! Я умудряюсь испытывать самые сильные эмоции не по отношению к живым людям, но — к непонятным существам. Один — дух города, при взгляде на которого меня захлестывает обожание, смешанное с ужасом. Второй — ты. То ли моя смерть, то ли галлюцинация. Не знаю, как описать весь спектр чувств, которые к тебе испытываю — начиная от бешенства и кончая полной невозможностью представить себя без тебя…

— Спасибо. Но давай пока не об этом.

— Хорошо. Можно я спрошу одну вещь?

— Спрашивай.

— Я видела сон прошлой ночью, про затопленный Питер. Ревела, как никогда в жизни. Утром рассказала ему, а он ответил: 'Забей!' Почему он так сказал? Почему он был так беспечен?

Спутник рассмеялся.

— А почему ты так беспечна — сейчас? Почему не плачешь и не причитаешь вот над этим? — Он погладил мою ладонь. — Тебе не жалко ее — свою маленькую плотяную одежонку?

— Сравнил тоже!

Я призадумалась над его словами. Но Спутник не дал мне как следует поразмышлять и потянул за собой:

— Пойдем!

Я послушно двинулась следом.

Мир лиловатой дымки и сладких запахов имел свой край. Мы застыли на этом краю — далеко внизу кудрявились барашками волны.

— Побудь немного собой!

И он неожиданно и сильно толкнул меня в спину.

Я рухнула с высоты и пробуравила воду — глубоко-глубоко. В теплой и соленой океанской плоти лишь в первый миг было страшно, а потом стало вольготно и хорошо. Я не устремилась наверх, на поверхность — но понеслась вперед, в самой толще воды, становясь на бегу все больше, все шире… А потом выскочила на поверхность и побежала уже по суше — бурливой молодой речкой. Бежала и смеялась. Я была одновременно своим истоком — из этого славного, отечески-теплого моря, и своей дельтой — далеко-далеко отсюда, многими рукавами впадающей в другое море, серое и холодное, — и каждой своей капелькой, и каждой рыбой, и каждой водорослью. Я была бурной, неистовой, шумной — в тех местах, где прибрежные скалы сдавливали мое русло. И тихой, мечтательной, с глубокими омутами покоя — там, где мой путь пролегал по равнине. У меня не было человеческих чувств, но было ощущение беспредельной полноты. И никогда мне не было так… хорошо? — нет, это слишком человеческое слово. Я была больше собой, чем когда-либо. Во мне не было любви, но было нечто более глобальное. У меня не было свободы, ибо я сама была свободой…

День обещал быть ясным.

Разбудили меня солнечные лучи, лижущие левую щеку. Я открыла глаза и сразу вспомнила свое ночное, свое истинное бытие — речкой или стихиалью речки. Ощущения свободы и легкой вольготной радости никуда не исчезли…

Я застелила приютившую меня чужую постель. Отыскав в 'хламнике' зубную щетку, направилась в ванную наводить марафет. После вчерашнего шампуня волосы дивно блестели, были мягкими и пахучими.

Ну, и что дальше? Точного времени моего ухода мне никто сообщить не удосужился. Нет, я не сомневалась, что меня предупредят и должным образом проводят. Но вот чем занять предшествующее этому время?

'Кажется, ты кое-что забыла?'

— Что, например? — Очень странно задавать самой себе вопрос, не зная, что за ответ последует.

'Проститься'.

— С кем именно?..

Но голос в моем мозгу, прошептав это слово, растворился в его глухих недрах. С полминуты я подумала. А потом меня озарило.

Я принялась рыскать по квартире в поисках телефона, который вскоре обрела на кухне. Гудки в трубке бодро свидетельствовали о его работоспособности.

Набрала номер, казалось, давно стершийся в памяти. Пока тянулись длинные гудки (я считала их: раз, два… четыре…), меня прошиб страх: а вдруг мой голос не узнают, вдруг меня напрочь забыли?..

— Слушаю!

— Мама? Мамочка!

— Мариша, Маринка!!! Неужели это ты, доченька?!..

Я отстраненно подумала, что, оказывается, у меня есть вполне нормальное человеческое имя.

— Да. Это я…

— Два года, боже мой, два года от тебя ни слуху ни духу! Мы все морги обзвонили, все больницы объехали… Я уже отчаялась верить в то, что ты жива. В передачу 'Жди меня' ездила, и все без толку. Где? Где ты была все это время, доченька?!!

Моего слуха коснулись рыдания. Интересно, это там плакала мама, или я здесь ревела в полный голос?..

— Знаешь, я Марата через неделю на улицу выставила. Прости меня, Маришка!..

Марат, Марат — память услужливо подкинула воспоминания, глубоко закопанные, лежавшие мертвым грузом на дне души и до сей поры меня не тревожившие.