Станислав Родионов - Избранное

— Было? — спросил меня директор.

— Ага, — согласился я, поскольку было.

— Объясни — почему, — скомандовал Сергей Сергеевич.

— А он плохо работает, — сказал я не моргнув глазом.

Тут на меня вся бригада глянула с упором — тоже, между прочим, не моргнув глазом. А Кочемойкин усмехнулся, попросту говоря, осклабился, как кот мышонку перед жаркой встречей. И все ждут моих дальнейших слов, поскольку сказанные были уж шибко невероятны.

— В Сухумском питомнике мартышка живет под названием гамадрил. Стервец, два пятака меняет на один гривенник. А тот гривенник опускает в автомат, который ему фрукт выдает.

— Ты меня с мартышкой равняешь? — ощерился Кочемойкин.

— Николай Фадеич, — успокоил директор, — хочет сказать, что нельзя работать бездумно.

— А я бездумничаю? — продолжал ощериваться Кочемойкин.

— Зачем же говорить напраслину… Работаешь ты с головой.

— Тогда чего?

— Объяснял ведь тебе, Петр… Хочу я работу бригады связать со смыслом жизни.

— Во! — как бы обрадовался Кочемойкин и рукой в меня тычет. — И так всю дорогу! Всякая философия, болтология, шуточки, прибауточки… А нам нужен ритм работы — раз, план выдать — два, заработки — три.

— Сергей Сергеевич, разреши Кочемойкина допросить, — обратился я к директору и тут же приступил, не дождавшись: — Петр, сегодня мы обсуждали диагностический комплекс, а ты уклонился…

— В рабочее время работать надо!

— Валерка свою идею толкал насчет воздушного шара вместо крана…

— Тельфер есть!

— Чай мы пошли пить в шестнадцать часов всей бригадой…

— Да не хотел я чаю!

— Анекдот Матвеич рассказал про мужа из командировки…

— Плевать мне на эти анекдоты!

— Николая послал в неприличное место…

— И правильно сделал!

— Вот и говорю, что ты гамадрил, то есть никудышный работник.

Чувствую, что лезу к черту на рожон. Кадровик засмеялся, профсоюзный бог усмехнулся, директор улыбнулся. А бригада сидит смурная, как собаками покусанная. Эх, ребята… Они думают, что я все знаю. А я только половиночку.

— Николай Фадеич, скажи толком и без оскорблений, чего ты хочешь от бригады? — предложил директор.

— Хочу, чтобы работали мы весело.

— Прожекты обсуждать, чай пить и анекдоты рассказывать нужно после работы. Прежде всего — дело.

— Плохо то дело, в котором утонули человеческие отношения, — складно выразился я, поскольку разговор пошел меж мной и директором.

— А ругань на работе случается, — заметил он.

— Пусть горло дерет, поскольку работает?

— Не знал, что ты такой щепетильный, Фадеич.

— Пусть травит нашу жизнь ради продукции? — не унимался я.

— Ради государственных интересов, — уточнил директор.

— А мы кто — не государство? Или псы приблудные?

— Не впадай, Фадеич, в демагогию, — уже сурово предупредил директор.

— Не согласный я с таким поворотом! Ты, Сергей Сергеевич, все кверху ногами кувыркаешь. Мы ведь работаем ради жизни, а не живем ради работы. Не хочу я подчиняться работе, а хочу работу подчинить себе. Забыл ты про вторую сущность…

— А мы послушаем членов бригады, — перебил директор.

Эх, человек без языка — корова без соска. Нем я, как оброненный рубль. Хотя говорю много. Про мартышку-гамадрила объяснил. А про лошадь они и сами знают — не про ту, которая дохнет от капли никотина, а про ту, которая дохнет от работы. Сколько я знаю таких лошадей-то… Смену отработал, у телика посидел, ночь проспал — и по новой. Научиться хорошо работать легче, чем научиться хорошо жить. Интересно, рубль металлический смог бы гамадрил разменять?

Гляжу, Василий руку тянет для добровольного слова. Встал и не узнать его — ни хмури, ни печали. Одна злость.

— Верно Кочемойкин сказал — для работы мы собрались в бригаду. А Фадеич? Спрашивается, какое его собачье дело идти к моей бывшей жене? Его просили? Она подумала, что я подослал. Любовь любовью, а мужская гордость сама по себе.

Вот оно что. Обиделся. Дружка найти — надо сто дорог пройти, а врага нажить — можно никуда не ходить. Мужская гордость ему дороже любви… Вот тебе и хороший парень, вот тебе и дружинник.

Тезка мой, землячок Николай, слово держит:

— Фадеич говорит, учись в школе, а то, извините за выражение, начну щи хлебать носом. От такого слышу!

— Все? — спросил его директор.

— Да он сам неученый, — добавил мой землячок.

— Вы, товарищ, — обратился директор к Матвеичу.

Матвеич встал, глаза бегают, руки дрожат струнами,

будто у него в животе двигатель работает на малых оборотах: