Мария Круговая - Сделай мне приват

Таня-Три-Икса была девушкой маленькой и очень худенькой. Нет, вы что-то недопонимаете: она была не то что бы маленькой худышкой, она была просто неприлично крошечная. Чуть косоватые глаза, ясное красивое лицо, фигура… я просто изнывала от желания защищать эту фигурку и огромными пальцами своих лапищ держать ее за талию. Это было просто демонически пропорциональное тело. Она могла быть успешной стервой с такой внешностью, но, к моему ужасу, у нее был настолько ПРАВИЛЬНЫЙ характер, что мне всегда казалось, будто она специально корчит из себя мой идеал девушки. Я постоянно искала в ее мягкости и покорности какое-то хитрое движение, хотя бы чуть дернувшиеся ноздри, металлическую блестку стеба в глазах, что-то, что выдало бы ее уловку. Таня-Три-Икса обладала диковинной для девушки самодостаточностью и неприметностью. Она везде носила с собой маленькую пепельницу, скажешь ей: «Не мешайся-ка пока, посиди вон в том углу», так она сядет, достанет маленькую книжечку, пепельницу, будет ее читать и покуривать себе. Даже если ты забудешь о ней на 4 часа, она ни разу не дернет тебя за рукав, не будет скулить, а потом еще скажет, что чудесно провела это время. Ну фантастическая девушка! Никаких от нее огрызков, мусора, фантиков, претензий. Я тоже пыталась было таскать с собой маленькую пепельницу, но постоянно стряхивала пепел мимо, забывала выкидывать из нее окурки, и громко на них материлась. Бросила я это дело после того, как эта полная пепельница открылась в моей сумке. Как-то Таня поразила меня и Валюшу тем, что достала (откуда?!) прямо на улице коробочку красного вина. Небольшую такую коробочку. Понятное дело.

Бурая, я, Лилит и Таня-Три-Икса возлежали роскошными мешками с тушенкой на двух диванах. Занавески, мнящие себя стенами, были завязаны узлами так, чтобы не мешать нам общаться. Рабочие места были переоборудованы нами в огромную спальню, в темноте интимно мерцал порносайтом монитор: Бурая работала в любом состоянии.

— Суки румынские!

— Да ладно, Ленин сказал делиться, — я перевернулась на живот.

— Делиться, но не пиздить же хлеб у сестер-славянок!..

— Какие они те сестры-славянки? Не ной, мы другой сайт найдем!

— Да надоело уже: ищешь-ищешь, потом приходит Польша или там эта… Румыния и говорит: «Ой…. Какой очаровательный ничейный сайтик! Будем тут жить!». Заколебали, проститутки.

— Но с другой стороны, — Таня аккуратно посмотрела на Бурую, — они же не крадут явки и пароли, они сами его находят. Просто чуть позже, чем ты….

— Надоело уже работать в условиях жесткой конкуренции, — голосом первомайской демонстрации заключила Бурая. Она была моделью старой школы, умела тонко общаться с мембером [3] (посетителем, зарегистрировавшемся для вхождения в платный видео-чат — прим. Lit.Lesbiru.com) , писала дико возбудительные дискрипшны на комнаты [4] (краткие анонсы — прим. Lit.Lesbiru.com) , кокетничала, но с раздеванием медлила всегда. — Либо пенетрэйтай себя дилдой в эссхоул, либо мембер хэз лэфт. Вот как тут жить? Валюша уже начал дурака валять, больше сетевым блядством занимается, чем работой. Я понимаю, надоело, я всех понимаю… Давно, кстати, они уединились там?

— Валюшу не тронь, — Лилит и я испытывали к нему особую нежность, — Валюша друг нам.

— Падррруга, — пискнула я.

— Они подруги, они вчера воон там у зеркала латину отжигали с Марусей. Маруся в красных носках до колена, Валюша с голым торсом. Отдалась бы обоим.

— Ну вот, видите? Кто-то еще премию за трудоголизм хочет… Работники…

— Для поддержания формы! — взвыла я. — Кому нужна девка с пролежнями и отсиженными ногами? [5] (большая часть секс-чата состоит из переписки — прим. Lit.Lesbiru.com) . А так мы пофоткались потом еще потные и румяные, гибкие и разогретые…

— Чего-то не вижу я тех фоток, — Бурая полезла в галерею, а я между делом уничтожила взглядом Лилит. Паша Морозова.

Таня-Три-Икса читала Зюскинда, карманное издание, разумеется.

— да… с личной гигиеной в старой Франции были трудности, — она приласкала нас всех взглядом кротким и умиротворяющим…

— Лиля, как вы тут с Текки йогами-хуегами занимались на рабочей кровати, так я молчу как партизан… — зашипела я.

Никогда она так не прыгала дверь открывать на звонок. Вообще, открывать дверь не любил никто: в теплой студии мы сидели полуголые, а дверь открывалась не на лестницу, а прямо на улицу, причем в проходной двор. Зимы были у нас холодные и недружелюбные, а проходящие мимо люди заглядывались на наши драные колготки и кружевное белье. В лучшем случае.