Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Дальнейшее — молчанье.

Потом я уснул.

Когда проснулся, мощи мои были заботливо — или стыдливо? — прикрыты простыней. Меня-то она раздела, а сама осталась в этих чулочках с черными подвязками и в кофточке, не прикрывающей лона. Сидела на постели, подобрав ноги, и глядела на меня длинными глазами. И что-то такое в них было…

— Что с тобой?

— Ничего, — встрепенулась она. — Ты спал, я смотрела. — Она, естественно, балакает по-украински, я отвечаю как придется. — Тоби було файно зи мною сьогодни?

— It was unbelievable, — сказал я, и она все поняла. — А тебе?

— Ит воз анбиливыбл, — сказала она, прижалась, но в глазах я поймал такую тоску, что впору было предложить ей разделить мои лекарства.

— У тебя порядок? — Кивнула. — Полный? Почти?

Опять кивнула и прижалась еще сильнее.

Что такое? Отношения наши просты, околичностей между нами нет. Мой статус делает меня идеальным собеседником. Я словно щель в заборе, сквозь меня можно подсматривать картинки диковинной для нее жизни. И мне же выплескивать, без опасения быть преданной, все, что накапливается на душе. Таким образом, я знаю ее биографию от младой невинности до статуса нынешнего эпизодического сожительства с десятком чинов родного торга, прокуратуры, райкома и выше. При таком образе жизни имеют место если не переживания, то осложнения. И я добросовестно участвую в поиске обтекаемых формул для их разрешения.

Но в тот раз что-то было не так. Словно произошла неприятность из ряда вон выходящая, а не то, что кто-то один узнал о ком-то другом или даже о нескольких… не думаю, чтобы это было для них таким уж секретом.

— Послушай, Анна, — сказал я.

Ты, Эвент, да и Вы, проницательный Критик, уже, естественно, поймали автора на том, что в повествовании о влачении дней его нет имен. И теперь, конечно, вопите от восторга. Причина проста: представлена героиня. По крайней мере, так задумано. Поскольку, ввиду особой конъюнктуры, писать приходится и сии заметки и их разбор, спешу обратить внимание заинтересованных лиц на это обстоятельство.

Равным образом не стану дожидаться упрека в неразборчивости своей физиологической. Отдаю себе отчет, что человечество недостаточно еще чистоплотно для жизни единой семьей, но то ли мне это безразлично теперь, то ли пренебрегаю конкретно ради Анны — этого не знаю сам.

— Послушай, Анна, — сказал я, — ты не такие делаешь дела, дитя мое, не в особо крупных масштабах, опасаться тебе нечего. Ежели об этом узнал тот, кто до сих пор делал вид, что не знал, значит, он просто хочет переспать с тобой. Ну и переспи, тебя не убудет. А переживать не дело, это дорого обходится. Здоровье особенно нужно к старости. Накапливается масса дел и обнаруживается, что никто другой их не сделает. У тебя сын, у него со временем будут дети, кто их будет нянчить, как не ты, женщина-товаровед, номенклатурная фигура титской жизни…

— Чому б тоби нэ ожэнытыся зи мною, — тоненьким голоском сказала она. Ее пальцы в бриллиантах были сплетены и стиснуты, узенькие плечи встопорщены, губы растянуты, в глазах страх.

Я оторопел. Отнялся на миг. Что ни говори, Эвент, а эффекты неожиданности — они все-таки самые неожиданные эффекты.

— Чудная идея, — осторожно-шутливым тоном сказал я. — Кого-то еще соблазняет брак со мной. Ты не забыла, что я сумасшедший?

— Какой там сумасшедший… Ты дезертир и диссидент.

— Откуда ты знаешь? — Неуловимо провокационный вопрос. Не Кто тебе сказал с обычным Сама знаю…

— Все говорят.

— А-а… А что, сейчас модно иметь мужей-диссидентов?

Она заплакала.

Господи, ну что же это? Куда, к чему мне эта баба?

Баба родилась лет этак на двадцать пять позже меня в деревеньке на Лемкивщине. Когда она окончила десять классов… вернее, когда отсидела десять положенных в школе лет, мамаша отвезла ее во Львов, к дяде. Дядя был большой человек, механик при гараже обкомовской больницы. Он охотно принял Анну и стал баловаться с ней, едва за матерью затворилась дверь. Анна не возражала. Дядя обещал устроить ее в техникум кооперативной торговли, девственность она утратила задолго до дяди, и вообще не возражала, в принципе. Дядя был вдов и жил вместе со своим женатым сыном. Сын тоже баловался с Анной. Жена подозревала баловство и награждала Анну тычками. Тычков Анна не боялась, зато боялась других вещей: что дядя узнает о сыне и не устроит ее в техникум, что сын узнает об отце и перестанет баловаться с ней, а он-то и был Анне всех роднее, что жена брата закатит скандал, выгонит ее из дому, а дядя потеряет к ней интерес и не устроит ее в техникум. Беременности она не опасалась. Чудодейственные свойства уксуса она узнала еще до наступления половой зрелости и сама заботилась обо всем. В доме постоянно пахло уксусом. Чтобы оправдать этот запах, Анна делала вид, что страшно любит уксус, и добавляла его во всякую еду. В конце концов, она и впрямь полюбила уксус.