Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

— Значит, Дзержинский был предрасположен, говоришь? Ай-яй, такой человек был! Я его вместо себя хотел рекомендовать, если со мной что… А военные — никто не предрасположен, да? Хорошо задуманы военные… Или потому и военные? А как там Сталин?

— Не хуже военных.

Он отошел к окну, выглянул на пустую полуденную улицу, повернулся ко мне. Лица его против света я не видел.

— Жарко, да? Нехорошо, Шалва, теряешь доверие…

Я рассердился.

— Ты ставишь меня в дурацкое положение. Я могу обсуждать с тобой анамнез других, но не твой. Существует врачебная этика, она требует не пугать больного даже в диагнозах, тем паче в предположениях. Владимир Михайлович своим особым мнением лишь констатировал твою принадлежность к параноидному типу. Но это — типологическая характеристика, а не диагноз. И почему эти вопросы ты задаешь мне? Почему не задал их Владимиру Михайловичу? (Тут подозрение охватило меня. — А на похороны ты едешь?

— Как? — изумился он. — Бехтерев умер? Да он только вот меня смотрел!

Я гипнотизирую, верно. Но и поддаюсь гипнозу. Такая мастерская игра, такая интонация…

Потом я узнал обстоятельства смерти Владимира Михайловича и подлинную причину: отравление ядом.

Мне невдомек было, на основании чего Бехтерев написал свое особое мнение. Сосо демонстрировал стабильность рассудка и стальную целеустремленность, каковую и положил в основу своей партийной клички. Попугайное созвучие ее с именем вождя кое у кого вызвало тогда усмешки. Преждевременные, как оказалось. Он-то знал, как примитивно мышление не одних только масс…

В дверь постучали.

— Нельзя! — рявкнул Сосо и осушил стакан. — Скажи, Шалва, в церковь ходишь?

— На Пасху ходил ко Всенощной.

— Что современная наука о религии думает? Мало читал я эти годы, отстал, понимаешь, от науки. Что там ученые решили? Есть бог, нету бога?

— Современная наука не отрицает наличия Бога.

— Кто именно?

— Что толку тебе говорить? Ты их не знаешь.

— Почему? Некоторые знаю.

— Эйнштейна знаешь? Ну вот, видишь… Рудольф Штайнер…

— Штайнер? Не отрицает? X м… Так он же не ученый, он этот, как его… Теософ, во!

— Это смотря как смотреть. Если он тебе нужен для обоснования твоего социального бреда — то ученый. А если…

— Ну, хорошо, кацо, тогда как нам использовать Провидение для нашей большевистской работы?

— Все наоборот, — сказал я, закипая. — Провидение наблюдает земных цезарей. Их дела взвешены, возможности отмерены, их успехи могут быть лишь приманкой к дальнейшей деятельности, а зверство служит неведомым Божественным целям.

— Ты думаешь? — сощурился он, и в это время дверь распахнулась, втиснулся Филипп, прикрывая ладонью бровь и бешенно дыша.

— Что? Что??? — заорал Сосо. Филипп сам, видно, собирался орать, но теперь молчал. — Что, спрашиваю?

— Ушел он, Коба.

— Ты что здесь балаган делаешь? Как — ушел? Саша где?

— Сидит, плачет.

— Проститутка! Готовь партконференцию! Охрану готовь! Шалва, благодарю. Язык за зубами запри, сам понимаешь. Сейчас тебя отвезут. Просьбы есть? Скромничаешь. Увидимся в следующий мой приезд.

Он был не прав. Увиделись мы в мой приезд.

Вот прошли годы. Нет ни Саши, ни Вано, ни оппозиции, и немцы у ворот Москвы. А радио наполняет эфир величавыми мелодиями других культур. Нечего сказать народу.

Я и теперь не согласен с Владимиром Михайловичем, хотя и сам зову Сосо психопатом. Да, у него маниакально-депрессивный психоз. Но тот же диагноз поставлен был милейшему другу моему Мише Врубелю. Дело не в диагнозе, дело в личности. В том, что Миша Врубель был добрейшая душа, а вождь — уголовник.

Не знаю, что впоследствии окажется для народа обиднее — что им правил уголовник или что он уголовника боготворил. Вернее всего, историю, как всегда, перепишут. Уголовника представят реформатором, жестоким, но справедливым правителем. А потом все покроется флером времени, и уголовник станет великим и несравненным.

Но я лекарь, мои задачи в сегодняшнем дне. Естественно, что в поединке уголовника со зверем я на стороне уголовника. Его надо лечить, на имени его держится теперь все. Он убил лучшее так радикально, что понадобится эпоха, возможно, не одна, пока на авансцену выдвинется значительная фигура. А сегодня, если он рухнет, шкурники разбегутся, самоотверженные погибнут, и война продлится еще много лет, истощая народ генетически и развращая морально.

Право, образ жизни, который я вел, равно как и взгляды, которые исповедовал, достойны более спокойной старости…