Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

С этими вот — неточно сказано. Большая часть их, беспорядочно описывающая прошлое, остается укрыта небрежно. Если кто-то в мое отсутствие сунется сюда со своим ключом или отмычкой, то будет сурово наказан. Не электрошоком, а чтением той части заметок, что предназначена для отвода Косого Бдящего Глаза. Он бдит, Косой, но за мной трудно уследить, я ускользаю сам от себя.

Что-то странное происходит с моими заметками. Они завязались фразой:

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.

Я прочитал эту фразу и удивился. Дело в том, что заметки я начал после того, как передумал и перебрал весь сюжет своей жизни с необходимыми ответвлениями — дабы не растекаться мыслию по древу. И как раз война была тем, чего я намерился избежать, сознавая, что это давнее и никому уже не интересное. Поэтому явление первой фразы меня озадачило. Многое уже известно о произволе нашего творческого Я, мне это не претит, подчиняюсь произволу. Однако всему есть границы, согласись, эвентуальный читатель… Можно, буду звать тебя просто — Эвент? Спасибо. Так вот, согласись, Эвент, что появление такой первой фразы там, где данной темы планировалось не касаться, не могло не озадачить. Я уставился на написанное с подозрением. А зачеркнуть не решался. И не потому что война во мне глубоко и свято, и даже не из чувства долга перед погибшими…

Хотя с погибшими сложнее…

Нет, чувствую, общими фразами не обойтись. K тому же надо побольше наболтать возмутительного для Глаза Бдящего, не то он заподозрит, что я и впрямь занимаюсь тем, чем занимаюсь на самом деле. Да и жжет это меня. Столько накопилось пепла, Уленшпигелю с его горсткой тут и делать нечего. Итак,

Славный город Львов расположен на холмах. И вокруг холмы и зеленые балки. Погулянка лесистая, это юго-восточная окраина. На северо-западной преобладают песчаные холмы, покрытые травами. Было там Еврейское кладбище. Пологий склон его и теперь клонится к городу, а противоположная сторона вздымается петушиным гребнем и круто обрывается к железнодорожному полотну. Там, внизу, дорога с остатками асфальта, проложенная невесть когда, и спуск в глубокую и местами даже широкую балку. Ничего демоничского нет в этой местности, и ничего особенного я не нашел в ней, когда попал сюда впервые. Не сам попал, привели. Прожив пятнадцать лет в городе, я ничего не знал об этом месте. А кто знал? А сейчас кто знает?

В квадрате со стороной в полкилометра может стоять миллион человек (обстоятельство, поясняющее, почему глубокая балка за Еврейским кладбищем не переполнилась. Да и умерщвлено здесь, а потом присыпано песочком все-таки меньше миллиона.

На территории лагеря, в километре от Долины смерти (название апокрифическое), до конца 1942 года узников умерщвляли кому как нравилось. Ограничений в методах не чинилось. На этом лучше бы не останавливаться. Чувствуешь себя убийцей, лишь перечисляя. По обязанности привожу цитату из Битого по поводу геноцида армян в Османской империи:

«Если мы думаем, что чего-то нет, что чего-то не может быть, что что-то невозможно, — то это есть. Если мы только подумаем — то это уже есть.»

Блаженны не верящие в это.

(Нет, не могу. Писал, правил, вычеркивал, снова вставлял и снова вычеркивал. Перечитывал документы, свидетельства очевидцев и, плача, восстанавливал отвергнутый текст. Наконец, убрал все: незачем пропагандировать зверства. Убрал — теперь вписываю опять. Не могу, не имею права перед замученными.)

Их замучивали зверски и с удовольствием. K примеру, герр Сладострастник душил исключительно женщин и детей. Обожал прикосновение к их нежным шейкам и трепет агонии под своими чувствительными, но железными пальцами. Мужчинами он брезговал, их он просто замораживал в бочках — зимний спорт, так сказать. А вот герр Идиот не брезговал и мужчинами, но охотнее вспарывал животы девочкам и молодым женщинам, особенно беременным. Вспарывал и с любопытством наблюдал, что будет дальше. Мужественный герр Дегенерат в душе презирал слюнтяя Идиота: мужчина должен демонстрировать силу. Герр Дегенерат не облегчал себе задачи, его орудием была добрая секира. Не германская боевая, где ее добудешь в период упадка, обыкновенная мясницкая, но тоже тяжелая, и ею герр Дегенерат разрубал объект на две половинки. Предпочитал мальчиков, они стояли на коленях спиной к нему со сложенными перед лицом руками совершенно спокойно до самого конца, и половинки эффектно валились на стороны. Девочки же плакали и качались, и никогда нельзя было размахнуться с уверенностью, что секира попадет по макушке, а не по плечу, по спине… Мужчины тоже стояли спокойно, но их куда труднее было рубить, чем маленьких цыплят, их кости затвердели в неприязни к великому делу рейха. Герр Дебил, сокрушенно вздыхая, просверливал узников палкой или, поднатужась, отрывал куски мяса плоскогубцами. Этакий трудяга-слесарь, он еще и жаловался на неблагодарную работу, он числился начальником следственной части лагеря. Герр Кретин чурался извращений и, как истинный охотник, стрелял. Он любил стрельбу, он стрелял и днем, и в сумерки и мучительно жалел лишь о том, что евреи не летают и их нельзя подстрелить на взлете. Богоизбранный народ за столько тысячелетий мог бы и летать научиться. Все же выход из положения герр Кретин нашел: он велел подбрасывать детей и стрелял их на лету. Примерный муж, он и жене не отказывал в удовольствии: сам подбрасывал малышей, а жена стреляла. Дочурке он не доверял оружия ввиду малолетства, но охотно уступал ее просьбам «Еще, папхен, еще!» Надо же чем-то развлечь ребенка, обреченного расти в лагерной скуке.