Уильям Тревор - Детская игра

— Как так вышло — сам не пойму. — Голос Джерарда в роли виноватого мужа звучал малоубедительно, но требования не были особенно строгими. — Каким же идиотом я тогда был, что женился на ней!

— Бедняжка. Ее вины здесь никакой.

— Это-то и делает мою вину такой ужасной.

Фраза была взята из старого черно-белого фильма и использовалась многократно, потому что им нравилось, как она звучит.

Когда на передний план выходил роман, они обменивались репликами шепотом, а если не знали, что сказать, издавали бессмысленные лепечущие звуки. Пробовали на чердачном полу разные танцевальные движения, делая вид, что пришли в зал, который они называли «Рубиновая гостиная», или в ночной клуб «Огни в ночи» — такую неоновую рекламу они где-то видели. Бар они называли «Сливки общества», потому что Ребекка сказала, что это подходит для бара, хотя на самом деле это был молочный магазин. Отель они называли «Гран-палас».

— Какой-нибудь пошленький отельчик? — презрительно поинтересовался отец Джерарда. — Типа «плати и ложись» для пошленьких связей на одну ночь?

— Не угадал, — был ответ. — Отель был довольно-таки шикарный.

Внизу они смотрели телесериал, где обиженные устраивали скандалы, похожие на те, что Джерард и Ребекка видели в жизни. Обидчики встречались на автостоянках или рано утром на пустырях.

— Ну дает! — воскликнула Ребекка, мягко изумленная тем, что происходило на экране. — Вынул язык у нее изо рта. Точно.

— А она жует его губы как полагается.

— Но язык-то…

— Вижу, вижу.

— Выглядит как не знаю что.

— Давай ты будешь миссис Эдвина.

Они выключили телевизор и молча пошли наверх. Поднявшись, закрыли за собой дверь.

— Хорошо, — сказала Ребекка. — Я — миссис Эдвина.

Джерард издал обычный звук, имитирующий звонок в дверь.

— Да провались ты!..

Пристально вглядываясь в пустоту, Ребекка не шевелилась, пока звук не раздался опять. Вздохнув, поднялась с пола, на котором сидела. Бессловесно ворча, побежала на месте, будто бы спускаясь по лестнице.

— Слушаю вас.

— Вы — миссис Эдвина?

— Совершенно точно.

— Я увидел ваше объявление в витрине газетного киоска. Как он называется? «Хорошая новость», да?

— Что вам нужно, если не секрет?

— Там написано, что вы сдаете комнату.

— Ну и что с того? Я смотрю «Даллас».

— Простите, что оторвал вас, миссис Эдвина.

— Вы что, хотите снять?

— Да, мне нужна комната.

— Ладно, входите.

— Добрый вечер, миссис Эдвина.

— Надеюсь, это не для любовных дел. Мне в моем доме пакости не нужны.

— Ну что за прелесть комнатка!

— Если для любовных, то еще десять фунтов в неделю. И еще десять, если будут девушки по вызову.

— Заверяю вас, миссис Эдвина…

— В газетах сейчас каких только ужасов не пишут. На днях вот было: «Королева красоты — девушка по вызову!» Вы будете сюда приглашать королев красоты?

— Нет, нет, ничего такого. Мы с подругой, бывало, брали номер в отеле «Гран-палас», но это, согласитесь, несколько другое.

— Вы женаты?

— Да.

— Картина ясна.

Мать Ребекки во что бы то ни стало хотела знать, где происходили измены. Мать Джерарда, подвергнутая такому же допросу, призналась, что запретные свидания случались в разных местах — несколько раз, например, у любовника в кабинете. После работы, в перерыв на ланч или на чай. Потом был отель, наконец — наемная комната. «Какая мерзость!» — закричала мать Ребекки. Тут ее одолели рыдания, и Ребекка выскользнула вон. А вот Джерард остался. Потом он рассказал ей, какой последовал необычайный разговор, какое важное значение было придано съему специальной комнаты, какая великая возникла обида.

— Эту гнусную дыру я уже видеть не могу.

Ребекке хорошо удавалось этакое легкое капризное подвывание — интонация избалованного обиженного ребенка, которую она давно еще пару раз опробовала на практике, нарываясь на резкий родительский окрик.

— Лапуля, ну чем она так уж плоха?

— Да всем — жуткая комната. Во-первых, грязная. Постельное белье все в пятнах, я в жизни такого не видела. Да и саму Эдвину надо бы постирать. Посмотри на шею. Грязнуля и неряха.

— Да ничего в ней такого особенного.

— В прихожей вечно мясной запах. Она ни разу в жизни окнá не открыла.

— Лапуля…

— Я хочу жить в отдельном доме. Хочу, чтобы мы развелись и поженились.

— Я знаю. Знаю. Но дети же. И эта ужасная вина, которая меня томит.

— Тебя вина, а меня тошнота. Всякий раз, когда вхожу в эту дверь. Взгляну на эти грязные обои — и подступает.