Александр Трапезников - Похождения проклятых

А решился он, когда узнал от Ольги, что Василий Пантелеевич совсем плох, ложится в больницу. План-то Матвей Иванович состряпал давно, для этого и прикидывался парализованным. На инвалида в коляске никто не подумает, это — алиби. А так здоровья ему не занимать. Смолоду был силен, еще сейчас может железный прут согнуть. Выбрал нужный день. Сел на электричку, поехал в больницу. В электричестве разбирается, после войны монтером работал. Знал от Ольги — в какой палате лежит Скатов, на каком этаже. Когда прибыл на место, вырубил что надо, обесточил. В потемках хорошо видит, как кошка. Не иначе, как сам сатана наградил таким даром. А тут в палате двое торчат. Ну, одному пришлось посохом-то Василия Пантелеевича и поправить мозги. Потом подушку Васе на лицо и вся недолга.

— А ты, внучек, извини за то, что приголубил малость, — обратился Матвей Иванович ко мне.

— Ничего, дедушка. Спасибо, — ответил я.

— Он же уже был при смерти, — произнес Алексей. — Не понимаю.

— Сам бы умер, — добавил я.

— Э-э, нет! — громко, но в то же время горько возразил Матвей Иванович. В нем и сейчас бушевали страсти: это было видно по глазам, по искаженному гримасой лицу. — Нет, не дал бы я ему упокоиться с миром. Нет, не дал. Нет. Я должен был это сделать — я и сделал. На карачках бы приполз к нему. Прикатил бы на инвалидном кресле, если б был в самом деле параличом разбит. Хоть одной рукой бы, а дотянулся…

Слушать его было страшно. Хотелось поскорее уйти, забыть. В принципе, нам здесь и незачем было больше оставаться. Ольга Ухтомская сюда уже вряд ли вернется. Если вообще жива.

— Ну а что же теперь? — спросил у Матвея Ивановича Алексей.

— Теперь?.. Теперь. Вот теперь-то я и уйду к Господу. В монастырь пойду. И старик встал с ненужного уже инвалидного кресла. Он с силой оттолкнул его ногой, и оно покатилось к стенке, врезалось в нее, сбив по дороге торшер. А Матвей Иванович и торшеру поддал. Да так, что смял абажур всмятку. Но и на этом не успокоился. Взял и обрушил еще одну книжную полку. И на классиках попрыгал.

— Ну, хватит вам, — сказал я. — Что за ребячество в самом деле? Этак вы еще кого-нибудь придушите или зарежете.

— Нельзя вам сейчас в монастырь. И в храм нельзя с таким настроем, — произнес Алексей. — Выспитесь, угомонитесь. Утром решайте — что делать дальше? Правильные мысли сами придут.

— Не придут, — угрюмо обронил старик. — Никто больше не придет и не появится. Ни Агафья, ни Ольга. Ни мысли, ни Господь Бог. Один только Вася Скатов. Во-он он стоит в углу, видите?

Матвей Иванович показывал крючковатым пальцем. Затем начал хихикать.

— Неужто не видите?

Он живонько побежал в угол и попытался схватить пустоту, все время бормоча что-то себе под нос. Разобрать можно было только обрывки фраз:

— Не дается… скользкий какой… сейчас мы его… да обними же меня… я это… зачем пришел-то?..

Кремль, кажется, совсем обезумел, гонялся за призраком. Спотыкался, иногда падал на колени, что-то шептал, затем опять вскакивал и пытался поймать нечто, что не давалось в руки. На нас он уже не обращал никакого внимания.

— Пошли отсюда, — сказал я Алексею. — Ему сейчас хорошо… друг с другом, вдвоем.

— Нельзя его оставлять, — ответил он. — Как бы не натворил беды.

— Он уже натворил. Дальше некуда. Теперь остался только последний шаг.

— Вот этого я и боюсь.

— Брось. У всех у них одна судьба. И конец один.

Но я чувствовал, что Алексея не уговорить. Он бы все равно остался, даже если бы я ушел. Даже если бы сейчас появилась Маша и позвала его. Ну не силой же мне его тащить? Я вздохнул, сел в инвалидное кресло и стал молча наблюдать, как Алексей ходит за стариком, говорит ему что-то, уговаривает, пытается сам поймать. А тот ловко уворачивается. Так они и гонялись некоторое время друг за другом: Матвей Иванович за Василием Пантелеевичем, а Алексей — за Кремлем. И никто никому не давался.

Я откатился на кресле к окну, поскольку мне надоели эти дерби, и стал смотреть на улицу. Солнце стояло в зените, поливая землю красным огнем. Никогда не видел такого яркого и кровавого светила. Будто это была огромная незаживающая рана, сочившаяся возмездием. Сама улица на сей раз оказалась совершенно пустынна. Ни прохожих, ни мам с колясками, ни дворников, сбежавшихся совсем недавно к своему излупцованному товарищу, ни даже собак с кошками. Все словно вымерло, исчезло, растворилось в красноватую пыль на земле и асфальте. А были ли люди? — подумалось вдруг мне. Или всё и все вокруг — призраки? За одним из которых сейчас гоняется Кремль. И призрачна, нереальна сама наша жизнь, с ее утратами и находками, с любовью и ненавистью, с истиной и ложью. У меня не было ответа, да я и не хотел знать его. Просто сидел и мысленно собирал лучи солнца. В кроваво-красный букет.