Коллектив Авторов - Эта гиблая жизнь

Шурочка привела его к своему дому. Оказалось, что машину он поставил давеча перед шурочкиным подъездом. Надо же, какое совпадение! Вспомнились речи режиссёра: «ничего не происходит в этой жизни с бухты-барахты, всё есть символ, неизбежность...» Вспомнились и свои философские мысли о метаистории, о том, что всё происходящее в действительной жизни есть лишь осуществление и материализация духовного бытия, ибо в духе всё происходит воистину, а в действительной жизни лишь отражается... В сгустившихся январских сумерках сиротливо притулилась у чужого тротуара его родимая красная «девятка». На переднем сиденьи из-под газеты высовывался и звал его к себе край меховой шапки... С зеркала свисал и тоже звал к себе лимонно-зелёный «бонбончик» – глазастый зинулькин медвежонок, которого дочка сюда повесила три года назад: талисман. Одно движение, и Ильин мог бы оказаться внутри, в своей машине, среди родных вещей.

– Мои окна – наверху, – сказала Шурочка, показывая в небеса, и Ильин послушно задрал голову. – Вон кухня, вон гостиная, где балкон... Другие комнаты – во двор...

Шурочка жила на шестом этаже. Лестницы в этом старинном доходном доме были длинные, поэтому взбирались по просторным ступеням долго и неспеша. (Лифт не работал.) Ильин шёл впереди, не оглядываясь. Шурочкины шаги шелестели сзади. Чем больше пролётов преодолевалось, тем сильнее странное предчувствие чего-то нехорошего, неприятная тревога охватывала Ильина: оттуда, сверху, навстречу ему струились тёмные лучи опасности. Он лихорадочно ворошил: почему так тревожно душе?

В походе за цветами Шурочка поведала о своей жизни: как она окончила театральный институт в Ташкенте, на третьем курсе переведясь туда из ГИТИСа, и стала работать в русском драматическом театре; как за роль Гиляры, бригадирши хлопкоробов, ей дали «заслуженную артистку республики» – по личному распоряжению Рашидова («вот времена были, да?!»); как она неудачно выскочила замуж за некоего Матарова, местного чиновника от культуры, бабника и пьяницу, и быстро с ним развелась; какой упорной по характеру и в учёбе оказалась дочка Клеопатра: в школе с нею проблем не было, на философский факультет МГУ с первого захода поступила, сразу после школы, сейчас на дипломе и одновременно успешно ведёт бизнес: у неё три ювелирных магазина в Москве и один в Ташкенте; перетащила мать в Москву: квартиру, куда они поднимаются, ей купила, взятки и поборы за московскую прописку оплатила, от англичан организовала спонсорство театру; она у меня «железная», выразилась Шурочка, и в голосе её прозвучала гордость за дочь.

Наконец – взобрались, добрались... Шурочка побледнела, задохнулась... Она глаза прикрыла, но, чтобы обыграть усталость, в которой не хотела признаваться, преувеличила её, к стене привалилась, застонала, картинно закатывая глаза: «воды, воды-ы-ы...» – и сама же засмеялась тихонько...

Ильин позвонил в обитую красной кожей железную дверь.

Он ожидал, что дверь откроет Клеопатра, т. е. разбитная деваха лет двадцати с небольшим, со стандартно намакияженной личиной, с нагловатыми глазами и уверенными ухватистыми повадками – такая, какой и должна быть шустрая и ещё юная девица – студентка, но уже хозяйка нескольких ювелирных магазинов. Таких предпринимательниц, на которых их образ жизни налагает непередаваемо противную, неженскую печать, Ильин досыта навидался за свою бизнес-менскую жизнь.

Но дверь отворила уже далеко не молодая особа с неестественно загорелыми не по сезону лицом и шеей: словно покрашенная коричневым гримом. Туго зачёсанные назад волосы обнажали выпуклый и гладкий, словно из шлифованного камня, лобик с тщательно выщипанными бровками.

– Ой, Дашунька, привет! – радостно воскликнула Шурочка. – Ты уже здесь! Ура-а-а! А где Туся?

– Ей позвонили, и она умчалась, вернётся в половине седьмого... Дай же я тебя поцелую, Сашуля моя новорождённая-а-а, – низким хрипловатым голосом прошелестела особа и потянулась к Шурочке, обхватила её худыми загорелыми руками, усеянными чёрными родинками.

– Дай тебе Бо-о-ог...

Пока изливались тривиальные поздравления, Ильин украдкой глянул на часы: без четверти пять. Он быстренько прикинул: до половины седьмого всё равно Шурочка его не отпустит; значит, он познакомится с её дочерью, посидит полчасика после этого и в семь отчалит домой.

– Знакомьтесь, – проговорила Шурочка, с некоторым нетерпением освободившись от объятий особы. – Это Домовес Дарья Леоновна, моя подруга. Дашунька, это мой старинный школьный приятель. Ильин Ким Алексаныч.