Хлоя Бенджамин - Бессмертники

— Боже сохрани! Мы с ней из-за этого ссорились. Наша семья перенесла много горя. Отец мой умер, скоропостижно, я была тогда студенткой. А за два года до твоего рождения умер от СПИДа Саймон. Мама хотела, чтобы я тебя забрала.

К тому времени у Вари уже была своя квартира, однокомнатная, рядом с университетом, но когда Варя ждала ребёнка, то часто ночевала на Клинтон-стрит, семьдесят два. Иногда они спорили с Герти до глубокой ночи, и всё равно Варя ложилась у себя наверху. Спустя какое-то время — то десять минут, то два часа — приходила и Герти, устраивалась внизу, на кровати Дэниэла. А по утрам, стоя на нижней ступеньке лестницы, поправляла Варе волосы и крепко целовала её в лоб.

— Так почему не забрали? — спрашивает Люк.

Однажды в разгар лета, по дороге через Висконсин — с конференции в Чикаго на другую, в Мадисон, — Варя остановила машину на берегу Чёртова озера. Ей хотелось прохлады, но вода была тёплая, и стайки мальков окружили её со всех сторон и стали пощипывать за лодыжки. Варя застыла на миг, не в силах тронуться с места; она стояла на мелководье, до краёв переполненная чувством — каким? Невыносимым восторгом от близости других существ, оттого что рядом кто-то живой.

— Я боялась, — признаётся она. — Когда люди привязаны друг к другу, всякое может случиться.

Люк отвечает не сразу.

— Вы могли бы сделать аборт.

— Могла бы. И даже записалась. Но не стала.

— Потому что вы верующая?

— Нет. Мне казалось… — Но тут Варин голос становится глуше, срывается. Она подносит к губам кружку и, промочив горло, продолжает: — Я как будто пыталась восполнить пробел — ведь я человек закрытый, не жила взахлёб, на всю катушку. Вот я и думала — надеялась, — что ты будешь жить полной жизнью.

Как могла она так поступить? А всё потому, что думала о них — о Саймоне и Шауле, о Кларе, Дэниэле и Герти. Думала и в середине беременности, когда её мучили страхи, и в самом конце, когда распухла, как морж, и все ночи бегала в туалет. Вспоминала о них при каждом движении ребёнка. Они занимали все её мысли — Варя любила их, и эта любовь обезоруживала и умиротворяла, разламывала изнутри, давала ей необъятные силы.

Но долго так не выдержать. По дороге домой из больницы Варя сидела в такси, сложив руки на животе, и думала: что же она за человек, если отказалась от ребёнка всего-навсего из трусости? И ответ пришёл сразу: человек, недостойный материнства. Тело её, ещё недавно полное жизни, давшее жизнь новому существу, снова стало пустым, как всегда. Вместе с печалью Варя ощутила и облегчение — и тут же задохнулась от ненависти к себе, которая лишь подтверждала её правоту. Не для неё такая жизнь — опасная, чувственная, полная любви, от которой больно и невозможно дышать.

— А что дальше? — интересуется Люк.

— В каком смысле?

— Вы родили ещё ребёнка? Вышли замуж?

Варя качает головой. Люк озадаченно хмурится:

— Вы лесбиянка?

— Нет. Просто я никогда — с тех пор больше никогда…

Варя коротко вздыхает, будто давится воздухом.

— То есть после профессора у вас не было больше ни одного романа? Больше никогда ничего не было?

— Ничего — так сказать нельзя. Но романов не было.

Варя готовит себя к его жалости, но вид у Люка негодующий, как будто Варя по доброй воле обокрала себя, обеднила свою жизнь.

— И вам не одиноко?

— Бывает иногда. А кому не одиноко? — отвечает с улыбкой Варя.

Люк вскакивает. Варя думает, что он идёт в туалет, а он направляется на кухню, нависает над раковиной. Ладони упираются в край кухонной стойки, плечи сгорблены, как у Фриды. Напротив раковины, на подоконнике, лежит один из немногих Вариных сувениров, точнее, не сувенир, а талисман — отцовские часы. После смерти Клары Дэниэл зашёл к Раджу в фургон. Радж собрал вещи, чтобы отдать на память семье Голд: первую Кларину визитку, золотые часы Шауля, старую программку бурлеска, где Клара-старшая тащит на поводках мужчин.

Вроде бы негусто, но Дэниэл был благодарен Раджу. Из аэропорта он позвонил Варе. «Но фургон, фургон! Нет, грязи там не было — чисто, насколько возможно. Но, как ни крути, это не дом. — Дэниэл говорил вполголоса, словно боялся, что его услышат. — „Гольфстрим“ семидесятых, Клара жила в нём больше года, и почти всё это время он простоял на стоянке под названием Кингз-Роу», — добавил Дэниэл, будто вбивая последний гвоздь. Под Клариной кроватью он нашёл кучку клубничных хвостиков — сперва принял за пучок травы, думал, кто-то с улицы принёс на ботинке. Они были в плесени, он их выбросил в унитаз. А часы решил отправить Варе. Кларе они достались от Саймона, а Саймону — от Шауля. «Но часы-то мужские. Оставь себе», — запротестовала Варя. «Нет», — возразил Дэниэл всё так же вполголоса, и Варя поняла: что-то в увиденном его расстроило и он совсем не хочет везти их домой.