Хлоя Бенджамин - Бессмертники

— Варя, — зовёт он, но она не останавливается, — Варя!

Крик заставляет её обернуться:

— Тише! Я же на работе!

— Простите, — шепчет Люк, задыхаясь.

— Как вы смели? Как вы смели меня обманывать? Да ещё здесь, у меня в лаборатории!

— Иначе вы бы не стали со мной разговаривать. — Голос у Люка странный, писклявый, и Варя видит, что он чуть не плачет.

У Вари вырывается смешок, резкий, похожий на лай.

— Я и сейчас с вами разговаривать не стану.

— Станете. — На солнце набегает туча, Люк выпрямляется в стальных лучах. — Или я продам фотографии.

— Кому?

— Обществу защиты животных.

Варя смотрит неподвижным взглядом. Она думает о выражении «вынуть душу», но эти слова не годятся — из нее душу не вынули, а высосали.

— Но Энни… — мямлит она. — Энни звонила вашему рекомендателю.

— Я попросил соседку по квартире представиться редактором «Кроникл». Она знала, как я мечтал с вами встретиться.

— Мы придерживаемся строжайших этических стандартов. — Варин голос прерывается от бессильной ярости.

— Допускаю. Но Фрида явно была не в форме.

Они стоят на полпути к подножию горы. Сзади двое молодых учёных шагают к главному корпусу, на ходу уплетая еду на вынос.

— Это шантаж, — говорит Варя, вновь обретя дар речи.

— Я не хотел вас шантажировать. Но мне понадобился не один год, чтобы выяснить, кто вы. От агентства помощи никакой, там знали, что вы скрываетесь, а все мои документы оказались засекречены. Я на последние деньги улетел в Нью-Йорк, корпел над свидетельствами о рождении в окружном суде несколько… несколько недель. Я знал свой день рождения, но не знал, в какой больнице родился, и когда я вас нашёл, наконец нашёл, то не мог…

Говорит он сбивчиво, взахлёб, с трудом переводит дух. Смотрит ей в лицо. И, скинув с плеч рюкзак и порывшись в нём, достаёт сложенную белую тряпочку.

— Вот вам платок, — предлагает он. — Вы плачете.

Варя и не заметила, что плачет.

— Вы носите с собой платок?

— От брата достался, а ему — от отца. Инициалы у них одинаковые. — Люк показывает ей крохотную вышитую монограмму и, увидев Варино замешательство, продолжает: — Он чистый. Я его не трогал с прошлой стирки, а стираю всегда в горячей воде.

Тон у него доверительный. Он видел Варю такой как есть, какой не должен её видеть никто, и Варя готова лопнуть от стыда.

— У меня ведь то же, что у вас, — говорит Люк. — Я сразу заметил. Только я не грязи боюсь. Я боюсь кого-нибудь покалечить — кого-нибудь убить случайно.

Варя, взяв платок, вытирает лицо, а когда отнимает его от глаз, повторяет про себя слова Люка — «кого-нибудь убить случайно» — и начинает хохотать, а Люк подхватывает, и Варя вновь заливается слезами: слишком хорошо она знает, что это значит.

Варя едет к себе домой, Люк — следом, на своей машине. На лестнице Варя прислушивается к его шагам, тяжёлым, уверенным, и к горлу подступает ком. Гости у неё бывают редко; знай она, что Люк придёт, подготовилась бы. Но сейчас не до того, и Варя, включив свет, наблюдает за Люком.

Квартирка у неё небольшая. Всё здесь нацелено на то, чтобы отогнать Варины страхи. Мебель она выбирала так, чтобы грязь на обивке была видна, но лишь до определённой степени. Диван, к примеру, кожаный, тёмный, чтобы каждая пылинка не бросалась в глаза, но при этом гладкий — перед тем как сесть, легко проверить, нет ли чего-нибудь совсем уж вопиющего, а на шершавой узорчатой ткани можно и не заметить.

Постельное бельё угольно-серое, из тех же соображений; белые простыни в гостиницах — как чистый лист, каждый раз они вызывают у неё чуть ли не истерику Стены голые, столы без скатертей — проще вытирать. Шторы задёрнуты всегда, даже днём.

Лишь увидев свою квартиру глазами Люка, Варя понимает, как здесь темно и неуютно. Мебель неказистая, не о красоте думала Варя, когда её выбирала. А если выбирать для красоты? Вкусы свои Варя знает плохо. Однажды заглянула в магазин скандинавской мебели в Милл-Вэлли и увидела дымчато-серый диван с прямоугольными подушками и изящными ореховыми ножками, любовалась полминуты-минуту и наконец подумала, что чистить такую обивку — адский труд, будет виден каждый волосок, каждое пятнышко, а главное, будет невыносимо больно от такого дивана избавляться, когда он безнадёжно запачкается.

— Что-нибудь принести? — предлагает она. — Чаю?

Чаю так чаю, соглашается Люк и плюхается на диван, уронив к ногам рюкзак. Когда Варя приносит две кружки и керамический чайник зелёного чая, на коленях Люка лежит диктофон.