Джеймс Миченер: Роман

Сейчас, когда мы готовились отведать остывший пудинг, я предупредил:

— Этот год сулит стать нелегким. Думаю, он будет очень напряженным.

Когда она спросила почему, я ответил:

— Люди будут подозревать, что это моя последняя книга, и захотят как-то отметить событие.

— Я не думаю, что ты говоришь серьезно. Значит, и правда прощание?

— Ты же знаешь, что говорит по этому поводу наш друг Цолликоффер: «Чуть больше — это уже слишком много». — В предвкушении погружая ложку в золотистое кушанье, я проговорил: — Поверь мне, это мои последние усилия. Я хочу выплеснуть в новый роман все, на что я способен.

— Довести его до совершенства, как и три последних?

— Меня совсем не интересует, как он будет продаваться. Пусть об этом волнуется «Кинетик пресс». Меня беспокоит то, как публика оценит завершение моей серии.

Когда Эмма поднялась, чтобы собрать посуду, я поймал ее руку, притянул к себе и поцеловал:

— Спасибо за то, что ты помогла мне закончить этот роман. — Затем я принялся за осуществление ритуала, знаменовавшего завершение каждого моего романа: — Наполни три чаши оставшимся пудингом. Одну — для Цолликоффера, вторую — для Фенштермахера, третью — для Дифендерфера. Они — мои магические символы жизни. Они приносят мне удачу.

Было десять часов утра, когда я направил свой «бьюик» 1986 года выпуска на север к ферме Германа Цолликоффера, свернув с автострады. Я вез с собой не только три чашки пудинга, но также и две копии своего завершенного романа.

Приносить все, что я написал о немецкоговорящей Пенсильвании, для изучения Герману вошло в привычку с самого начала моей карьеры. Тогда я попросил его: «Пожалуйста, прочти и проверь каждое слово. Верно ли и не оскорбительно ли все, что я написал о нас, немцах». Герман с радостью согласился, так как был истинным патриотом своей нации и считал нужным поведать миру о языке и традициях своего народа.

Сейчас, вновь подъезжая к его ферме, я припомнил свои предыдущие визиты, когда Герман ожидал меня с законченной рукописью. Она, эта рукопись, будет прочитана экспертом — им для меня являлся Цолликоффер, — а уж потом подвергнется критике редактора. Если она содержит спорный материал, за дело возьмутся юристы. И, наконец, какой-нибудь чародей должен будет выверить каждое слово, каждую букву. Когда же в конце концов появляется книга, после всего долгого внимания, которое ей было оказано, не исключено, что она может не найти своего читателя. Я содрогался при мысли о знаменитых американских писателях, чьи последние книги не имели успеха. И с усмешкой вспоминал рекламу моего соседа Оскара Хаммерстейна, за которую он заплатил газете, после того как несколько постановок его пьес, среди которых «Оклахома!» и «Король и я», не принесли ожидаемых сборов. Набранное крупным шрифтом объявление оповещало: «Я сделал это однажды. Я могу это сделать снова». А под ним он перечислил названия и даты первой и последней постановки семи или восьми предыдущих неудачных пьес. Если бы я был склонен к подобным штукам, я мог составить похожее объявление с рекордами моих ранних книг. Все это доказывает, что у меня были веские причины для беспокойства за мой новый роман, готовый к печати.

Тревожные мысли рассеялись, как только в поле моего зрения показались постройки фермы Цолликоффера, символизирующей все, чем дорожат пенсильванские голландцы. [8] Dutch — голландцы амер. , часто немцы. — Прим. ред. Интересный термин! У меня язык не поворачивается сказать «пенсильванские голландцы». Душа и ум отвергают это. Мы были немцами, и, насколько я знаю, в наших краях никогда не было ни одного выходца из Голландии, поэтому наше название можно считать ошибкой. Это случается. Герман Цолликоффер и я — типичные «молчаливые пенсильванские немцы», правда, может быть, не такие уж мы молчаливые, как многие думают.

Мое сердце всегда билось сильнее, когда я приближался к владениям Цолликоффера, ведь его ферма была предметом мечтаний каждого пенсильванского немца. Амбары — сердцевина фермы — стояли по одну сторону дороги, а дом и прилегающие к нему постройки — по другую. Два амбара, конечно же, покрашены в красный цвет и были они гораздо больше самого дома, который представлял собой простую прямоугольную трехэтажную белую постройку. Дом стоял близ дороги, и к его фасаду примыкала терраса о четырех колоннах. Три строения поменьше теснились рядом с домом: старомодная кухня-сарай, глубокий погребок для хранения продуктов и зернохранилище, каждое из этих строений покрашено, но не в красный и не в белый цвет. На той стороне, где был амбар, находилась силосная яма, а за домом тянулся огород, где миссис Цолликоффер выращивала овощи, из которых каждое лето и осень делала домашние заготовки для зимних нужд.