Антонио Редол - У лодки семь рулей

Наконец хозяин успокоился и велел парням идти, так и не придумав, чем решить этот спор. Староста с управляющим твердили свое: парней нужно наказать, да построже, чтоб другим не повадно было.

— Но послушайте!.. Надо же все-таки понимать. Камоэнс — это такая статуя в Лиссабоне. («Будто я не знал об этом», — подумал про себя управляющий.) Ребята, видно, просто дурака валяли.

— Вам, хозяин, ясное дело, лучше знать, как это все уладить, — артачился староста. — А только ежели вы их не накажете, то пусть я сгорю дотла, пусть от меня даже золы не останется, коли я стану у вас работать. Вы сами видите, как они расходятся, чуть только отпустишь вожжи. Камоэнс или кто он там есть, пусть он будет статуя или что другое, а народу-то одно важно: мол, этим молодцам все с рук сходит… Сегодня они старосту посылают невесть куда, а завтра поди и кого другого… С души меня воротит от этих бездельников, которые в страдную пору перво-наперво танцы-плясы затевают.

— Да, да, староста прав, — согласно закивал управляющий.

Агостиньо Серра задумался, потом приказал вернуть парней. Притворившись рассерженным, он выбранил их, пообещав, что, в случае если они еще раз надерзят старосте либо управляющему, он вызовет стражников, и пусть тогда с ними поступают по закону.

Жеронимо Арренега, ошеломленный таким оборотом дела, раскрыл было рот, чтобы продолжить свои оправдания, но хозяин строго прикрикнул на него: он не желает больше ничего слушать. Пусть при расчете с них удержат по два четверика зерна, и чтоб больше об этом ни словечка, а то он им пропишет, И чтоб свары больше не затевать. Пора уже научиться вести себя пристойно. И он выпроводил их, пригрозив, что в другой раз они так дешево не отделаются.

Когда парни ушли, Агостиньо Серра, чувствуя, что поступил несправедливо, накинулся на управляющего:

— Должен сказать тебе, что ты — осел, а твой Жозе — вдвойне осел. Сегодня вы меня вынудили стать на вашу сторону, хотя и не по совести это было, но больше на меня не рассчитывайте. Оставьте-ка лучше ребят в покое. Да когда молотьба начнется, смотри пристрой их на работу повыгодней, чтобы возместить им этот несчастный штраф.

— Слушаюсь, сеньор.

— Можешь идти… — И уже спокойным тоном: — Ну как прикидываешь: по скольку соберем?

— Да от силы сам-семь, пожалуй, будет.

— Так я и думал. Только помни, если кто спрашивать будет про наши виды на урожай, ты говори, что ожидаем, мол, сам-двенадцать, а то и больше. Пусть хоть никто зубы не скалит над эдакой скудостью.

Наказанным обычно плохо спится, особенно таким неуемным, как Арренега: всякие мысли их одолевают. Фантазия Арренеги была неистощима.

— Если бы ты только захотел, Сидро…

Ну конечно, он хочет. Сидро давно уже был во всем согласен с Жеронимо Арренегой. Кто бы еще стал так с ним нянчиться и учить его уму-разуму. С таким не пропадешь, «В какую бы историю ты ни влип, — наставлял его Арренега, — нипочем не теряй головы. Поначалу всегда кажется — погиб, а глядишь, и вывернулся. Нам с тобой терять нечего, ни кола у нас, ни двора, зато и спроса никакого. Каждому свое, я так считаю…»

— Если б ты только захотел, Сидро, мы могли с тобой сколотить, ну, вроде товарищества, что ли. Ты ведь знаешь, я говорить горазд, мало кто меня переговорить сумеет. А ты писать мастер. Вот мы бы и орудовали на пару. Как мы с тобой письма-то сочиняли? Ты, бывало, одно придумаешь, я — другое.

Ну конечно, он согласен, он давно уже был во всем заодно с Жеронимо Арренегой.

— Ты умеешь играть на губной гармонике, а я знаю, где народ любит повеселиться. Я пойду вперед и всем стану говорить, что, мол, такого музыканта ни в Лезирии, ни в Шарнеке еще не слыхивали. И это святая правда — не наступи мне слон на ухо, непременно бы к тебе на выучку пошел. Ну вот, значит, я про тебя им расскажу, а они, ясное дело, станут меня упрашивать, чтобы я тебя привел. Глядишь, пять, а то и поболе милрейс и огребем. И на жратву и на выпивку хватит. Ну как, по рукам?

— Только уговор — лошадей красть меня не подбивай.

— Да не буду, не буду, я и сам вижу, нет у тебя нужной сноровки. Не беда, как-нибудь в одиночку управлюсь, тебе только и делов будет — меня до места проводить, а то ведь одному-то дорога вдвое длиннее кажется. А потом сиди себе и меня дожидайся, все прочее — это уж моя забота.

— А выручку пополам?

— А то как же, приятель. Я ж тебе говорю, у нас будет товарищество во всем. Коли я себе подружку заведу, так и тебе непременно найдем девчонку. И даже, если хочешь, можно найти сразу двух, а ты из них себе выберешь, какая тебе больше приглянется, я и словечка против не скажу. Ты когда-нибудь карты в руках держал?