Антонио Редол - У лодки семь рулей

Буфетом в кино ведали приютские (все не даром хлеб едят!), и она стояла за прилавком, улыбающаяся и счастливая, привлекая мужчин, которые и зимой охотно пили прохладительные напитки. Она пользовалась успехом, и потому ей нередко попадало на орехи от других девушек; или виной тому была затаенная неприязнь к «Приюту ласточек»?

Почти всегда ее сопровождал Проклятый Младенец — людей забавляли (тоже ведь развлечение!) его раскосые, как у китайчонка, глаза и тщедушная фигурка. Он обходил зрителей, держа в руках поднос со сластями, и старался быть как можно незаметнее, будто опасался, как бы у него не раскупили весь товар. Когда гасили свет, он прислонялся к стене и жадными, восторженными глазами следил за маневрами бандитов на лошадях и за бесстрашным героем, который, несмотря на все ловушки, устроенные героине, непременно спасет ее, в конце концов пустив в ход кулаки и пистолет. Забившись куда-нибудь подальше от кресла доны Бранки, он украдкой посвистывал — и что это был за свист! Тут сказывался сын Мануэла. Одно лишь его угнетало — что ему нельзя, как другим мальчишкам, хлопать в ладоши и стучать ногами.

Вечером в сводчатой спальне он рассказывал о виденных на экране приключениях, чередуя их с собственными выдумками, и засыпал, думая о Поле Негри. Об этой зеленоглазой девочке, из-за которой ему как-то раз изрядно влетело от рослого парня. Догадываясь о его симпатии, она обращалась с ним ласково, и Китаеза обожал ее, испытывая какое-то совсем новое чувство.

Он стремился постоянно быть возле нее и надеялся когда-нибудь отблагодарить за это счастье, вырвав ее из лап смерти. И вот в тот день, когда начальница отправилась за покупками, он и решил разведать, какая опасность грозит Поле Негри. Он шел осторожно, точно боялся малейшим шумом вызвать тревогу. Основания для беспокойства у него были, он знал по опыту: если тебя зовут в кабинет, то уж наверняка выбранят на чем свет стоит да еще попотчуют «ведьмой» — линейкой, которую преподнес начальнице падре Жеронимо. «Но в чем могла провиниться Пола Негри?!»

Алсидес шел медленно, но сердце его бешено колотилось. В этот момент он был тем киногероем с полумаской на лице, который должен спасти девушку от опасности: «Руки вверх! А ну, руки вверх!»

У самой двери Китаеза заколебался. Никто не кричал, и он подумал, не лучше ли удрать потихоньку, пока никто не застал его здесь и не поднял на смех. Однако у любопытства оказались более цепкие коготки, чем у благоразумия… И он прильнул глазом к замочной скважине.

«Вот черт!» Он отпрянул в испуге, однако тотчас подался вперед и в отчаянии так саданул дверь, что она задрожала. «Полу Негри убивают!»

— Спасите! — заорал он как безумный. — На помощь! Спасите!

Его крик вырвался за пределы сводчатого коридора. Распахнулись двери, сбежался народ, и Алсидес сбивчиво рассказал о том, что он увидел в замочную скважину:

— Нет, я не знаю, кто этот человек, но он схватил Селесте… Я сам видел, своими глазами… Он сжимал ее и хотел убить.

Силва Негран появился в дверях кабинета и с яростью тряхнул его за шиворот:

— Обалдел ты, что ли?!

Проклятый Младенец так ничего и не понял. Но люди, столпившиеся у входа в приют, живо сообразили, что к чему, и по нашему ленивому городку поползли слухи:

— Негран-то с этой продавщицей из кино…

На шум примчался сам доктор Карвальо и, несмотря на протесты Силвы и его друзей, настоял на том, чтобы выслушать девочку. Она вошла, чуть побледнев, с прелестной усмешкой в глазах и остановилась против Неграна, который испуганно вскочил с места:

— Это низко, сеньор доктор! Равнять меня с какой-то девчонкой…

Пола Негри уже понимала значение некоторых слов, и траурный креп обвил ее сердце.

— Если вы настаиваете, мне придется удалиться, — прорычал Негран, собираясь, однако, вновь воспользоваться креслом.

Адвокат ответил загадочно, с таким ледяным спокойствием, словно он почерпнул его со дна колодца:

— Кому из нас это больше всего надо?.. Я желаю лишь, чтобы этот дом и вы, Негран, не запятнали себя столь прискорбными деяниями. Охотно допускаю, что мальчику все почудилось. Накажите его…

— Гнать его надо ко всем чертям, — уточнил лавочник Серафин.

— Выслушаем прежде, как было дело. Никто не сможет лучше, чем эта маленькая…

Доктор Карвальо обращался к девочке слащавым голосом, словно хотел ее подкупить. Она плакала, разочарованная в своей любви. Но вот она вскинула голову, и зеленые глаза ее потемнели, будто слезы заволокли их мраком.