Леонид Лебедев - Почти книга для почти людей

Академик приехал в совершенно украинских казацких шароварах «Адидас», с красной поддатой мордой. И первым делом сказал: «Ну, и хде туть чертежи твоей хреновины? И скоки-скоки будить стоить запустить енту херню в производство? Тысяч сто баксов? Да это не деньги. У меня вон мерин больше стоит. Да я эти деньги сейчас из кармана тебе выну. А какой доход? Думаешь, что тысячи три штук в год будет расходиться? Значит, лимона два наварить можно? Ладно, давай свои чертежи, покажу я их своему советнику.» Больше его мой приятель не видел.

Как-то один акустик-теоретик поинтересовался у приятеля-инженера, сколько нужно из Минвуза вынуть денег, чтобы поставить эксперименты, чтобы подтвердить его разработки:

— Миллиона хватит?

На что приятель спросил, куда он тот миллион девать собирается?

— А сколько нужно? — спрашивает теоретик.

— Точно не скажу, — отвечает приятель, — но сто двадцать пять рублей точно достаточно.

— Как сто двадцать пять?! — спрашивает теоретик.

— Ну, может, сто восемнадцать. Не помню, сколько корыто в хозтоварах стоит.

— Какое корыто?!

— Оцинкованное, в котором белье стирают. По-моему, рублей восемнадцать. За сотню нам тут институтские умельцы приемник-передатчик акустические сварганят. Наберу глины во дворе, добавлю водички, чтобы пожиже было, кину туда штук пять гаек-болтов, всуну приемник-передатчик, на осциллограф — и результаты Вам. А Вы мне сообщите, где эти гайки лежат. Найдете — значит теория ваша работает. Не определите — значит, что-то не то.

Больше об экспериментах речи не было.

Прочитал, что ученые, в результате как всегда долгих, кропотливых и дорогостоящих исследований установили, что у влюбленных в слюне содержание чего-то там резко повышается. Как влюбленность проходит, так и «что-то там» понижается. Народ все это давно подозревал. Выражение «слюнки пускать» слышали? Вот, для ученых дополнение, чтобы гранты или что еще…

Приятель мне рассказывал, как можно содержание «чего-то там» резко уменьшить. Влюблен он был. Гуляли они по граду Ростову, то держась за руки, то еще как. Влюбленность с каждым днем всё увеличивалась. То стихи друг другу, то еще что возвышенное. И тут — дождь. Да не просто, а ливень, какой в Ростове не часто бывает. Чтобы доставить барышню домой, надо было пересечь Театральную площадь, которая стала вдруг ванной с проточной водой по щиколотку. Приятель, истинный джентльмен, подхватил любовь на руки и мужественно ринулся в потоки. А крошка, прижавшись к широкой груди, защебетала о том, какой он. На середине пути приятель понял, что недооценил вес крошки. С каждым шагом вес нарастал, а особо нарастало раздражение щебетаньем: «Щебечет… щебечет…» В ухо заливалась последняя порция признательного щебета, когда приятель спустил козочку с отрывающихся рук на тротуар. «И, — говорит, — представляешь? Как отрезало. Больше ни разу не встречались, только случайное «здравствуй-прощай».»

Когда я руководил лабораторией, завелись у нас какие-то странные деньги. Которые никуда пристроить нельзя было, кроме как на учебу.

И тут рождается идея, что девиц лабораторских можно обучить еще какому-либо языку кроме Фортрана. А заодно в институте был и гражданин, который с удовольствием и поучил бы. Только оформить надо было это так, что институт платил центру повышения квалификации, а центр повышения, оставив себе приличную часть, платил энтузиасту-просветителю-преподавателю. Прихожу я в этот центр и направляюсь к директору. Смотрю, сидит небольшой товарищ с совершенно оловянным взглядом. Таким, что не ошибешься. Костюмчик отглаженный деятеля средне-партийного ранга, галстук под костюмчик. Подписал он мне какую-то бумажку. А в том же центре мой знакомый работал. Спрашиваю: «Откуда это ваше чудо-юдо? Из райкома, что ли?» «Ну да, он там что-то проштрафился, его на понижение к нам. Всех уже тут задолбал политинформациями и наглядной агитацией.»

Тип этот безошибочно даже на улице распознавался. Как инопланетяне.

В самом начале перестройки у одного бывшего товарища не так уж преклонных лет завелась куча денег. Он уже и дом купил, и машину, и то, и сё, а денег всё прорва. И инфляция идёт бешеная. И тут подворачивается ему способ сделать вложение в свое будущее: предложили мраморную плиту из безумно дорогого редчайшего мрамора. На могилу.

Чтобы полностью обеспечить свое будущее, нанял он резчиков, которые на этом мраморе и фотографию его вырезали, и текст благостный, только для даты смерти оставили место. Запаковали эту плиту тщательно, чтобы не портилась, и поставили во дворе в сарае.