Владимир Маканин: Две сестры и Кандинский

И снова она полна счастьем… Да?

Да!..

Ольга счастлива. Такая вот минута — счастливая тихая минута молодой женщины.

Раннее-раннее утро, а в ее К-студии уже гость, и этот гость по-мужски самозабвенно (и тоже, надо думать, счастливо) спит в ее постели. Он, разумеется, не просто гость. Он — ее любовь. Он — Артем… Артем Константа, так его зовут все… Да, любовь, вот она, обрушилась на Ольгу. Любовь словно бы собралась сделать из Ольги какую-то другую женщину… Другую?.. Но какую?.. Ведь свободно и легко!

И в голове ее, и в сердце — как в уже прожитой первой юности! Как после легкого… сладкого… южного… что там еще?.. крымского… солнечного… вина!

Но…

Уже не спится.

Если порассуждать… Если без излишнего волнения. Без стучащего сердца. Если совсем-совсем спокойно… Артему сорок лет. Он — набирающий силу и уже сколько-то известный общественный деятель с яркой харизматической кличкой Артем Константа.

И ведь они оба подходят — она ему, а он ей, еще как впору!.. Всё-всё-всё, даже по летам. Ему сорок — ей тридцать…

Ольга возле постели, смотрит на спящего со сдержанным восхищением. Он умен, образован… Она сделала выбор. Но, конечно, волнение! Она женщина, она побаивается этих утренних сладких самооценок, ласкающих женское ухо… все-таки?.. не поспешила ли. У нее бывали ошибки.

По-ночному мягко, вяло Ольга набирает телефонный номер. Вот-вот утро… Там, на другом конце Москвы, проснулась, уже на ногах, ее сестра Инна — и вот уже младшая сестренка напористо, атакующе выспрашивает у старшей:

— Он спит?

— Спит.

— А ты?

— Сторожу его сон.

— И сторожишь сама себя от ошибки?

— Что-то вроде.

— А толпы растерянных! А жуткая копеечная бедность… Всюду карманники! Сумасшедшие пикетчики… Оль! А сколько нищих!

— Куда теперь деться!.. Исторически необходимое смутное время.

— А пустые магазины? — продолжает младшая. — А хапуги! А воры! А драки в очереди за водкой!.. Вчера, Оль!.. Мужику проломили башку его же бутылкой…

— А у меня любовь, — поддразнивает сестру Ольга.

— Оля! Наши улицы — уже совсем не наши. Барахолка!.. А какой вразброс бартер! Не хочешь ли купить и тут же сменять сахар на презервативы? А рис на бронежилеты?.. Инфляция все равно сожрет зарплату! за неделю! За три московских дня!..

— А у меня любовь.

— Съешь сбережения, что дальше?.. А какой беспредел на улицах. Бездомные, беспризорные пацаны — с голодным волчьим взглядом! Волчата! Как будто война прокатилась!.. А у тебя — любовь…

Тут Ольга уточнила, подправила младшую:

— А у меня любовь и Кандинский.

Ей хорошо в ее неглубокой, но с утра такой ласковой, милой, греющей жизненной колее.

Гудки.

— Инна, Инна!.. Да что такое! Опять прервали…

Телефонная связь восстанавливается не сразу. Повесив трубку, Ольга ждет звонка и маячит по студии… Почему бы ей поутру и не походить туда-сюда в знакомых пределах?.. Свои стены.

Студия — большое полуподвальное помещение в недрах обычного девятиэтажного дома. Когда-то из этого полуподвала выглядывала пригретая площадка для показов опальных художников. Теплое теневое местечко. И заодно — тусовка для всякого рода инакомыслящих. Известное, но не слишком скандальное было место.

Однако сейчас уже начало девяностых, и в духе перестроечного времени здесь проросла К-студия, или просто — студия «КАНДИНСКИЙ», где вполне легально пропагандируется живопись знаменитого авангардиста. И так получилось, что безумным краскам Кандинского здесь в кайф. Уют признания! Наконец-то!.. Голодноватый, полуподвальный, но заслуженный честный покой.