Владимир Маканин - Две сестры и Кандинский

— У тебя, Инночка, все впереди.

— Не знаю, не знаю. У меня, Оль, любовное затишье. Отчетливая сексуальная пауза. Уже, пожалуй, затянувшаяся.

— А тот парень, который мучил стихами? который косил под жириновца?

— Проехали.

— Почему?

Но вместо ответа посыпались гудки… вновь мелкие мерзкие телефонные гудки! Невыносимо!.. Сколько можно!.. Бардак какой-то, а не связь! Возмущенная Ольга бесцельно бродит, заглядывает в комнату-кухню и возвращается оттуда, скучно грызя застарелое печенье.

Да, здесь она живет… Студия велика, полуподвал разделен перегородками на секции, это как бы смежные комнаты, много комнат. И конечно, всюду проходы без дверей. Двери, где надо, делали сами.

Кандинский. Книги о нем. Знаменитые репродуцированные работы… И очень кстати, что в полуслепые окна уже с утра сочится и пробивается к репродукциям живой рассветный луч.

Три секции, что как-никак с дверьми, являют собой личную жизнь Ольги. Но двери всегда распахнуты. Кухня… Спальня… Кабинет… Здесь ее хоромы.

Пара старых, терпеливых кресел.

Здесь же еще один телефонный аппарат, чтоб не бегать.

— Спит наш популярный политик?

— Дрыхнет, — смеется Ольга.

— Счастливая. Можешь нырнуть к нему под одеяло.

— Нет… Не этой ночью. Боюсь даже дотронуться.

— Не выдумывай. Небось только что нырнула. Ты всегда звонишь сразу после этого.

— М-м.

— Сознавайся: нырнула?

— Да нет же. Сегодня ему выступать.

— Сознавайся!

— Ты, сестренка, весело щебечешь. Ты пташечка… А для меня каждая ночь перед его выступлением — как проба на новую жизнь, как испытание.

— Я бы не колебалась. Нырнула бы еще разок к нему под одеяло — и все мысли долой. Вплоть до светлого утра.

— Представь, что творится в бессонной моей голове, если я полночи, как комсомолка, рассуждаю, что такое счастье! мое тихое и нескучное счастье!.. Сама с собой!.. вслух!

— И пусть!

— Вдруг и на ровном месте несу что-то бредовое — говорю-говорю-говорю самой себе…

— Счастье — это как редкое блюдо!.. Кушай, дорогая!.. Кушай!.. Я так за тебя рада, Оля! И прошу тебя, ни о чем не думай — нырни к нему в постель, вот тебе оно то самое… твое… Тихое и нескучное!

— Я только что там была.

— А еще разок?!

— Ему надо отдохнуть. Знаешь. Волнуюсь… Когда-нибудь будем гордиться… Жили в одно время с Артемом Константой.

— Скажи — а почему с утра?.. Утренний необъявленный митинг?!. Что за дела? Что за времена!

— Когда-нибудь будем гордиться. Мы в эти времена жили!

Артем в постели — он, кажется, уже в другом, но тоже тревожном сне. Он уже не пересчитывает голосовавших. Вдруг бормочет:

— Пейзажик. Пейзажик…

Ольга успокаивает — подсела к спящему, зажав плечом телефонную трубку.

Но Артем не унимается:

— Лошадка. Почему избушка так покосилась?.. Больше! Больше ярких деревенских красок. Какая серость!..

Спящий, он задышал ровней. Но тут же опять заработала его что-то ищущая, роющая память:

— Пейзажик… Совсем небольшой… Снег, снег. Много снега! И лошадка вся… вся в снегу…

Инна тоже слышит выкрики и зовет по телефону:

— Оля! Оля!.. Это он опять? Во сне?

— Да. Лепечет что-то… Не знаю, как понять! Вчера он так пылко говорил про абстрактную живопись. Про гений Кандинского. А сегодня в голове у него застрял какой-то вылизанный кич! зимняя картинка! Еще и с лошадью, запряженной в сани…

— Народный вкус. Он и во сне завоевывает толпу.

— Тебе смешно… Да, я искусствовед. Да, популяризатор. Но ты же знаешь, — со страстью продолжает Ольга. — Кандинский — это моя жизнь. Это мое всё. Кандинский! — вот где философия линии, вот где буйство красок, неистовство, интеллект…

Спящий Артем, перебивая, выкрикивает:

— Пейзажик!

— На митинге сегодня обрати внимание. Когда Артем выступает, он говорит про народ… и еще про население. Он различает народ и население… Ты в этом понимаешь? — спрашивает сестру Ольга. — Народ, население, толпа. Я пыталась понять… Для меня это сложно.

— Нервничаешь?

— Ужасно!

— Он, Оля, бедноват, да?.. По телевизору я заметила. Плохо одет.

— Сейчас все плохо одеты.

— Но когда вчера… нет, позавчера… Когда Артем был здесь, у тебя, я отметила, что на нем новый, только что купленный пиджак. И рубашка…

— Инночка!.. Пиджак! Рубашка!.. Это все глупости! Я так боюсь главного — боюсь, что поспешила, поторопилась к нему, дернулась. Сразу постель… Я, в сущности, мало Артема знаю.

— Передай его мне, я узнаю побольше.