Владимир Маканин - Две сестры и Кандинский

«Вспышка чувства (среди ночи обоюдная вспышка… обоюдная, не спорю… я виню себя) привела к тому, что случилось самое ненужное, самое лишнее — Артем заговорил.

Это было совершенно ни к чему… перед близким утренним выступлением! Он мог перегореть. Он озвучивал в никуда свои тезисы. Соскальзывая в пустоту… Он мог потерять напор голоса на всё сегодняшнее утро!.. Я не знала, как быть.

— Уже кое-какая свобода дана нашим предприимчивым людям. И теперь я потребую отмены прописки — этого уродливого запрета на жилье, на саму жизнь… А затем мой злобный, ядовитый десерт — остатки цензуры… Искоренить ее! до точки!

— Артем, милый… Помолчи.

— Для начала в нашем районе. Наш район без цензуры — вот бешеный лейтмотив!.. Важно начать! У нас здесь две свои газеты. Издательство, пусть небольшое, тоже есть… И хотя бы на одном пятачке российской земли скажем — мы без! Мы без цензуры, мы свободны!

— Но цензура, Артем, — реальность, как я понимаю, законная — государственная, а не районная. Ты не можешь отменить то, что законом свыше.

— Не могу? Это почему же?

— Цензуру ввело государство.

— Этого государства уже нет.

Я сидела с ним рядом. А он полулежа, вздергивая упрямым подбородком, говорил о свободе. О народе… И о населении… Народу надо срочно, а населению нет… Я никак не могла уловить разницу. Но я затаила дыхание — так замечательно, так смело он говорил!

В подвальной пивнушке, соседней с нами, вдруг зазвучала музычка, как они сами ее называют. Их пивная, дерганая, сумасшедшая рок-музыка.

Я испугалась… Что? Уже? С самого утра?.. Они с ума сошли!

— Они, Артем, не дадут тебе доспать.

— Пусть!

Его удивительный голос то изломом падал, то вдохновенно, волшебно взлетал… У Артема перехватывало дыхание, и я успевала понять, что этот любимый мной человек не просто неубиваемый политик-профи: он действительно переживал каждую свою мысль как встревоженную временем — как уже готовую к ближнему бою. Он обживал свою мысль. Он жил этой мыслью. Он так сильно, жадно сжимал мне руку с каждым гневным словом… Он мог сгоряча сломать мне пальцы…

— Оля…

Но, конечно, я не выдернула руку. Я терпела… И была счастлива. Хуже было то, что я по-утреннему свежо, ощутимо зябла… А он все говорил… Я захотела в туалет. А он все так же возвышенно (его горные снеговые вершины!) — то о народе, то о населении. Народу нужно срочно… Мне было стыдно. Я боялась, что лопну… ужас… Я терпела. Изо всех сил.

— Ты хочешь спать? Устала?.. Я тебя заговорил?

— Нет, нет. Что ты!.. Я готова слушать и слушать.

И опять эта варварская музыка.

— Артем!.. Слышишь? Проклятая пивная!.. Ты же обещал что-то с ними сделать.

— Обещал. И дал команду.

— Отец когда-то предупреждал — политики обожают обещать.

— Но политик уже дал команду. Здесь будет кафе… Да, Оля, кафешка. Но другого типа. Чай, кофе, газеты и разговоры. Как тебе зеленый чай?

— Чай — это хорошо. Это для всех.

— А как тебе, если в этом кафе будет подаваться фирменный „Чай Кандинского“? — Артем взял шутливый тон. — „Чай с Кандинским. Только у нас!“ — звучит? А можно атаковать более энергично: „Чай с точкой на плоскости“?.. За хорошую рекламно-агрессивную вывеску не грех выпить по-настоящему. А что?.. Вина! Хочу вина!.. Знаешь, Оля… Признаюсь тебе… У меня есть слабость.

— Неужели есть?

— Я люблю чокаться.

— Вина не прикупила. Извини. На приличное вино денег нет, а пойла брать не хотелось. Я бедна, милый.

— Не страшно, дорогая. Сам такой!.. Это я только на словах хорохорюсь. Святая правда, Оля. Я ведь тоже беден. Скажу больше — я бедный-бедный совок.

— Мы — пара.

Минута необязательных признаний.

— Сейчас вдруг все обнищали.

— Да… Перебиваюсь подачками. Московская дума — пока что фикция. Я там на виду, я известен, но я ничто. Полуголодное воинственное ничто.

— Я, милый, тоже не богачка. В квартирке, оставшейся от отца, живет сестра. А сама, как видишь, живу в студии — в этом прославленном полуподвале. Но мне хорошо… Не жалуюсь… Я счастлива здесь. Я и Кандинский. Мы с ним — двое. Но теперь, если полуподвал тебя не пугает, ты тоже с нами.

— А как Инна?

— Она забавная. Я ее обожаю. Кончила серьезный вуз, а работать стабильно ей слабо. Не хочет. Как многие сейчас. Месяц-другой поработает — уходит… Но зато она не бедствует — она всюду востребованный компьютерщик.

— Ты хорошо сказала — мы пара. К чертям политику!.. Я хочу теперь говорить и говорить о нас.