Евгений Алехин - Третья штанина

Формально нужно было съезжать сегодня по-любому. Мы с Орловичем вернулись с массовки только в одиннадцатом часу. Зашли в общагу. Поднимаясь по лестнице, замерли между четвертым и пятым этажами. С пятого доносились голоса. Гурам пытался выгнать двоих оставшихся абитуриентов. Отсюда было слышно голос Гурама:

– Это же не бэсплатный отель! Все, я сказал, что сегодня нужно уходить, я вам сказал или нэ сказал?! Я же всех прэдупредил, сказал или нэ сказал?!

– Куда мы пойдем, сейчас уже поздно? Можно мы уйдем завтра? Куда нам идти в одиннадцать часов?

– Сказал или нэ сказал?! Закончились все экзамены, уходите, собирайте вещи. Еще вчера вы должны были уйти!

Орлович сказал мне:

– Нас тут нет.

Мы ушли с лестницы на четвертый этаж. На четвертом никого не было. Мы подождали, пока Гурам прогонит парней вниз по лестнице. Я услышал, как один из них не выдержал и сказал Гураму:

– Почему ты такой гондон?

Когда голоса стихли внизу, мы поднялись на пятый. Тут тоже теперь было пусто. Мы зашли в комнату. Здесь раньше жили девушки, но они разъехались, и теперь тут ночевали мы с Орловичем.

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил я у Орловича.

Орлович пожал плечами и закрыл дверь на замок.

– Нас тут нет. Просидим до утра и уйдем.

Я сел на кровать.

– Ты дурак, Орлович. Пойдем, поговорим с Гурамом. Не будем же мы тут сидеть, как два вора?

– Что ты дергаешься, – сказал Орлович и закурил у окна.

– Не пали, – говорю, – хотя бы не кури, Орлович.

Он отмахнулся от меня, как от мухи. Я припал к двери и слушал. Сначала я не слышал ничего, кроме стука своего сердца. Орлович успел докурить и лечь на кровать. Наконец из-за двери я услышал звук шагов. Шаркающий звук тапочек Гурама. Видимо, он пришел осмотреть этаж. Я услышал, как он захлопнул дверь в нашу палату или, можно сказать, общую спальню – в библиотеку. Затем я услышал, как он подошел к двери в комнату, в которой находились мы. Я отпрянул от двери. И смотрел на ручку. Ручка задергалась, но дверь не открывалась – видимо, у Гурама не было с собой ключей от этой двери. Он только дергал ручку и что-то бормотал. Даже Орлович повернул голову и смотрел на ручку. В напряженной тишине я разобрал, что дядя Гурам сказал сам себе:

– Закрыл или нэ закрыл?

Но вот он отстал от нашей двери (я тут же снова приложился ухом к ней) и еще раз прошаркал тапочками по этажу, и я услышал, как дверь на этаж захлопнулась. Все – мы с Орловичем в безопасности.

– Все, – сказал я, – Орлович, ты гений.

Орлович сел на кровати и сказал:

– Я давно живу.

Полчаса мы просидели тихо, чтобы избежать палева. Потом я решился выйти в коридор. Отлично. Мы были одни в целом крыле. Я дернул дверь на лестницу – она была закрыта.

– Орлович, он нас закрыл, – сказал я.

Орлович сказал, что это ерунда. Проснемся утром, будем стучать и кричать. Нам откроют, а мы скажем, что проспали момент выселения. Ладно, я тоже решил не суетиться и отправился в туалет. Я сделал все дела и, когда мыл руки, услышал в коридоре голос Гурама. Он стоял вместе с толстяком-охранником, а Орлович что-то ему объяснял. Гурам смеялся, но не хотел пускать нас еще на одну ночь. Охранник напряженно похахатывал над тем, как Орлович хотел всех провести. Мы собрали сумки, и нас вывели из общаги. Орлович закурил возле крыльца и дал сигарету мне. Мы пошли в сторону метро. Гурам, охранник и одна из вахтерш провожали нас взглядом, стоя на крыльце.

– Как они нас спалили?

– Камера, – сказал Орлович, – работает.

Я был уверен, что камера, висящая над входом, нужна не иначе как для понта. Все так считали. Я даже как-то спьяну показывал камере задницу. Оказывается, все это видел толстяк-охранник. Или человек, который сменял его. Уж и не знаю, зачем пятый этаж был под наблюдением, может, потому что этаж – по идее, не жилой, учебный, или где-то на этаже хранилась важная аппаратура?

– Звони Наде, – сказал Орлович.

– Да я об этом и думаю.

Мы остановились в двух минутах ходьбы от общежития. Я не собрался с силами.

– Звони, – говорил Орлович, – она будет только рада.

– А вдруг Надя уже спит? – говорил я.

Или:

– И что я ей скажу?

Или:

– Позвони сам, я не могу ей звонить.

Один раз Надя приезжала в общагу. Она привезла с собой трехлитровую банку борща и полюбилась всем пяти или шести человекам, которые в тот момент были здесь. Я тогда как раз отходил после больницы. Лежал в основном, старался даже не курить. Надя пожалела меня, поговорила со мной, пока другие ели. Я встал и покушал сам. И мы с ней пошли гулять. Мы прошлись до «Ботанического сада», потом до «Бабушкинской», потом от «Бабушкинской» до «Ботанического сада», болтая о чем-то неважном. Я расспрашивал ее насчет сына священника, она отвечала неохотно. К тому же они расстались, что теперь? Я смотрел по сторонам и думал, как бы мне уговорить ее заняться со мной сексом прямо на улице. Тогда бы мы снова были вместе. Мне была нужна ее забота. Но она ловко выбиралась из моих объятий, она вовсе не была уверена, что ей это надо.