Евгений Алехин - Третья штанина

– Труп сыграю на раз, – сказал я.

– Просто спишь все время, – сказала бригадир. Но согласилась записать нас на другой проект. Это считалось эпизодическими ролями, и нам пообещали уже не четыреста, а тысячу двести каждому за один съемочный день. И в тот же день у меня был билет до дома. Я сыграю труп, а на тысячу двести затарюсь едой и пивом в поезд и тем же вечером поеду домой. И еще останется немного.

Мне нужно уехать. Сейчас я чувствовал, что хочу остаться, но мне было двадцать, и я зависел от необходимости поменять паспорт. Скоро он станет недействительным, если я не уеду, и ничего с этим не поделаешь, думал я с сожалением.

И еще мой отъезд совпадал с Надиным днем рождения, так уж получилось. Восьмого августа у меня был поезд, а ей исполнялось двадцать шесть.

– Сегодня последний день моей молодости, – сказала она седьмого числа.

Раз восьмого мне и Орловичу надо было уходить рано, и больше Надю мы не увидим, мы решили немного посидеть за день до дня ее рождения. Вечером седьмого же числа. «Проводить Надину молодость», раз день рождения не принято праздновать раньше. Я приготовил поесть: салаты, картошку с курицей, Орлович сходил за вином. Накрыли стол, пили и болтали, иногда я целовал Надю. Хотели выпить немного, все-таки вставать в семь. И Наде тоже вставать рано, ехать к маме в Ржавки, она договорилась с ней тихонько справить свой праздник.

Но мы с Орловичем разошлись и ночью пошли еще за вином. Потом, когда он ушел спать, я уложил Надю на кровать, но после небольшой прелюдии заявил, что не желаю заниматься сексом в презервативе. Она сказала, что не согласна без. Я капризничал.

– Почему? – спрашивал я.

– Нипочему. Нельзя, – отвечала она.

Мне было обидно. Я целовал ее, но мне было обидно. Я сказал, что тогда хочу анального секса без презерватива. Надя сказала, что не будет анального секса без презерватива.

Тогда я слез с кровати и демонстративно улегся прямо на полу, положив голову на сумку со своими вещами. Надя растолкала меня утром. Как будто прошло несколько секунд. Я встал и огляделся. В ушах гудело.

– Ты успокоился? – спросила она.

– Не знаю, – сказал я. Мои мыслительные способности и дикция были на низком уровне, как у испорченного младенца по имени Борис Ельцин.

Я был еще не в себе. Разбудил Орловича, мы быстренько выпили чай, который на вкус был как алкоголь, и пошли. Попрощались с Надей наскоро, и я даже не поцеловал ее. Только, спускаясь по лестнице, я почувствовал, что нельзя так расставаться, что надо бы вернуться и сказать ей ласковые слова. Но не стал подниматься, даже не знаю почему.

А когда я вышел на улицу, вдруг этот порыв прошел, и стало все равно. Было одиноко и все равно исчезло.

Я сыграл труп скейтбордиста, все обошлось без происшествий, и вечером уже был в поезде. А Надя в это время садилась, наверное, за стол в Ржавках со своей мамой, а может быть, плакала.

Рак может пролежать в холодильнике много месяцев, а потом, когда ты его положишь отогреваться, вдруг начнет шевелиться.

После того как я придумал и рассказал Вике эту историю о том, какой я несчастный, о своей несуществующей больной девушке, я часто вспоминал о том дне, постоянно ходил с этим камнем на душе. Нужно было найти человека и рассказать, как дешево я поступил.

Это напоминало мне детство. Не знаю, почему принято считать, что в детстве человек счастлив, типа детство беззаботно, по-моему, все как раз наоборот. Я помню – у меня всегда было что-то, что не давало мне покоя: порвалась новая водолазка, а я не сказал мачехе; получил двойку за четверть по математике, не сказал отцу, а родительское собрание приближается; или какой-нибудь старшеклассник возненавидел по совершенно непонятным причинам. Вроде бы все нормально, но постоянно держишь в памяти эти мелочи, и они не дают покоя.

Так же было теперь у меня с этой историей про смертельно больную девушку.

Я не знал, кому можно раскрыть эту неприятную тайну. Несколько раз я хотел рассказать об этом Наде, еще когда мы жили вместе. Нужно рассказать, напоминал я себе, если я не расскажу кому-нибудь об этом, и на меня вдруг упадет самолет или переедет каток, я так и умру с грязной совестью.

– Знаешь, что…

– Что?

– Я должен кое-что сказать, иначе я буду гореть в аду.

– ?

– …Не знаю даже, с чего начать… один раз я захотел побыть несчастным и сделал одну очень плохую вещь…

– Господи, что такое случилось?

– Вот, я тогда напился и чувствовал себя очень несчастным. И мне это даже нравилось. Так иногда в детстве завидуешь сиротам. И я тогда придумал себе, что у меня есть девушка. А у меня не было девушки. И что она, эта девушка, болеет раком и скоро должна умереть. И я несколько дней ходил и страдал и рассказал это нескольким людям. Пожаловался, чтобы они проявили уважение к моей судьбе и к моей несчастной любви. Вот. И сам даже поверил в это. И, наверное, они до сих пор думают, что это правда была…