Ему всегда хотелось быть с ней рядом, когда она состарится.
Патрик сидит в ее зеленой комнате перед листьями и ягодами в старой бутылке — этот букет Элис собрала за день до смерти. Сумах и полевые травы, сорванные под виадуком. С наступлением ночи он зажигает керосиновую лампу, бросающую тень на этот натюрморт у стены, из-за чего он кажется темным и живым.
«Позволь мне еще раз подчеркнуть крайнюю непрочность всех вещей», — прошептала она однажды.
Он раздевается и ложится в постель, еще хранящую ее запах, в постель, где он не в силах уснуть. Он остается в ее комнате, сопровождает ее последний букет в смерти и загробной жизни, после того как их душа, какой бы она ни была, испарилась из побуревших листьев. Он отдает себе отчет в том, что вскоре не сумеет точно воссоздать в памяти ее лицо. Он мысленно фокусирует взгляд на шраме у носа. Она постоянно помнила о нем, считала, что он нарушает симметрию ее лица. Как вызвать ее к жизни без этой тонкой линии?
Ему хотелось быть с ней рядом, когда она состарится. За обедом она отстаивает перед ним свои идеи, поднимая бокал: «За нетерпение! За эволюцию человека!» — в то время как его восхищенное внимание поглощено ее плечом, блеском ее волос. Когда он говорил, что хотел бы состариться вместе с ней, она всегда усмехалась — как будто заключила другое соглашение, как будто ей указан другой союз. Ему не терпелось узнать, какой она станет с годами, — когда они остепенятся, когда их сексуальность будет не такой острой, не такой необузданной. Он полагал, что впереди его ждет это удовольствие, на черный день припасенная радость, и потому он всегда сможет сказать: делайте со мной что хотите, отнимите у меня все, посадите меня в тюрьму, но я буду рядом с Элис Галл, когда мы состаримся. Даже если мы уже не будем любовниками, я буду приходить к ней каждый день, как на свидание, и за обедом мы будем обмениваться мыслями, смеяться, и этот разговор будет нашей любовью.
Он этого хотел. А чего хотела она?
— Я никогда не была такой счастливой, как во время беременности. Когда я расцвела.
— Не понимаю, что ты во мне нашла.
— С тех пор как я встретила тебя, мне стало хорошо. С тех пор как мы жили вместе с Кларой и ты ничего не видел, кроме нее, а я наблюдала за тобой. Нет, я не ревновала, я не была влюблена в тебя. Тогда, вместе с Кларой, я научилась удивительным вещам. Мы с тобой никогда не поймем друг друга до конца, Патрик. Чтобы вместе смеяться над некоторыми вещами, женщине нужна женщина. Мы с Кларой чувствовали себя целым миром! Но после этого было время, когда я совсем пала духом. А ты дал мне силы. Уверенность в себе.
Теперь вокруг нее глубокий ров, который ему никогда не пересечь. И не зачерпнуть из него ладонями воды, чтобы напиться. Словно, проделав долгий путь до замка, чтобы набраться мудрости для великих дел, он должен повернуть назад.
* * *
Покинув комнаты на Веррал-авеню, Патрик оказывается на вокзале Юнион, и, когда поезд трогается с места, пейзаж растворяется во тьме. Патрик фокусирует внимание на полосе за окном вагона шириной в тридцать ярдов, пока его сознание не выключается и он уже не думает ни о чем, даже о смерти Элис. У его ног черный картонный чемодан. Теперь он может думать только о неодушевленных предметах. Что-нибудь живое, даже маленькая серая птичка на ветке, может разбить ему сердце.
Ночной поезд, мчащийся на север, в Хантсвилл, полон людей, спешащих на регату, — веселые мужчины в соломенных канотье и шелковых шарфах снуют мимо стоящего в коридоре Патрика, направляясь в спальные вагоны, задевая его пьяными телами. Он смотрит сквозь свое отражение, зачарованный безумным парадом неба, скал, деревьев и луны. Никакой концовки или паузы. Элис… — шепчет он мертвое имя. Неизменно лишь мертвое имя.
Прямоугольники света скользят по земле. Патрик направляется в конец коридора, распахивает дверь и под неистовый грохот колес встает на ничьей территории между вагонами, держась за жесткие, похожие на гармошку стены.
У Элис была идея, раз и навсегда, как ей казалось, объяснявшая происхождение богатства и власти. А в последнюю секунду, когда она обернулась к нему на улице, услыхав свое имя, изумившись тому, что Патрик рядом, — в ту секунду еще ничего не случилось, ничего еще не было кончено. Он мог думать только о ее глазах, глядевших на него, и о страшной ране, которая внезапно появилась миг спустя.
Поезд прибывает в Хантсвилл в три ночи. Патрик смотрит, как проводник идет по коридору спального вагона, помечая оставленную для чистки обувь, и через несколько минут возвращается с мешком и бросает ее туда. Пассажиров разбудят только в семь.
Читать дальше