Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре. Цикл «Лицом к Солнцу»

© Сергей Дмитрюк, 2019

ISBN 978-5-4496-3498-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моей любимой дочери Юлечке

…Тьма. Вокруг была только тьма, из которой я выплывал, как из глубины чёрного колодца – тяжело, медленно, рывками. Сознание возвращалось, заполняя беспомощное тело, одеваясь в него, как в изношенные одежды.

Я с трудом приоткрыл веки: перед мутным взором появилась серая плоскость, казалось, уходившая в бесконечность, на которой в луже крови неподвижно лежала Юли. Спутанные волосы её были сбиты на лицо, и я не мог его увидеть. Я видел только раскинутые в стороны руки любимой, словно пытавшиеся ухватиться за гладкий пол застывшими в предсмертной судороге пальцами. Моя щека лежала в её крови, и я чувствовал запах этой крови, но я не чувствовал её тепла – тепло ушло навсегда… Душа моя была пустой и холодной, а сердце казалось тяжёлым куском льда, тяготившим грудь.

Кто-то ещё был рядом. Я с трудом оторвал голову от липкого пола и покосился вправо.

На своём подобии трона восседал Крода и терпеливо ждал. Его землисто-зелёные глаза под взъерошенными бровями насторожились, когда он заметил, что я пришёл в себя.

Чуть склонившись вперёд, он воскликнул с нескрываемой издёвкой:

– С возвращением, Камал!.. Или правильнее Максим?

Полосы красного света проникают сквозь жалюзи на окне, пересекают комнату, ложатся на противоположной стене причудливой лесенкой. Я слегка прикрыл глаза – красные трепетные стрелы стали расплывчатыми, как будто в тумане. Откуда-то издалека, наверное, с улицы доносился тихий жалобный скрип… Какой-то странный звук… Вдруг понимаю, что это скрипит ставня на окне. Наверное, на улице ветер? Который сейчас час?

Поднимаю правую руку – циферблат часов блеснул в полосе красного света раскалённым углем. Острые розовые цифры в нервном нетерпении застыли на отметке без пяти семь. Время земное, значит здесь и вовсе рано! Солнце только-только всходит, поэтому влажный и прохладный ночной ветер ещё не превратился в иссушающий дневной жар. За два года я так и не отвык воспринимать время по-земному. Наверное, это была неизбывная тоска по далёкой теперь родной планете.

Я повернул голову. Юли спала на боку, спиной ко мне. Лёгкая простыня съехала с её плеча, сбилась множеством складок у талии, подчеркивая изгиб бедра. Её чёрные шелковистые волосы в беспорядке разметались по подушке, слегка щекоча мою руку. Это ощущение лёгкого, едва уловимого касания её прядей о мою кожу, столько раз испытанное мною, всегда заставляло трепетать моё сердце. Ночная тьма, затаившаяся в густой копне её волос, поглощала красные солнечные стрелы, разливавшиеся глубокими медными переливами. Один из солнечных лучей отважно скользнул по спине моей любимой, и её гладкая кожа заблестела, словно начищенная бронза.

Осторожно, стараясь не разбудить Юли, я просунул руку под подушку и достал оттуда тяжелый тридцати зарядный «Вектор-Агрэ», блеснувший никелированным стволом в лучах утренней зари. Широкая, отделанная костью, рукоять привычно и удобно легла в ладони, тяготя её тяжестью холодного металла. Я нажал крохотный рычажок, и из рукоятки послушно выскользнула обойма с тремя рядами патронов. Пули были боевыми, не электрошоковыми. Каждый из них мог унести чью-то жизнь, причинить кому-то боль и страдания. Болезненно поморщившись, я загнал её обратно в рукоятку и положил пистолет на низкий столик, стоявший тут же около кровати. Необходимость боевого оружия здесь, на Гивее, вызывала в моей душе противоречивые чувства. На Земле мы давно не знали оружия, способного убивать.

Медленно сев на постели, я ощутил босыми ногами приятную мягкость ворсового ковра на полу. В зеркале на противоположной стене, там, где располагалась дверь в соседнюю комнату, появилось отражение странного существа: лохматого и заспанного, в красно-чёрную полосу. В другое время я, наверное, удивился бы этому, но на этой планете я давно уже привык к подобным причудливым переходам света и тени. Поэтому сейчас в осунувшемся лице, смотревшем на меня из глубины зеркала хмурыми и настороженными глазами, не было ровным счётом ничего особенного – это был я и только я.