Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Однажды мартовским утром тетушка Лолотта, как обычно выйдя в огород, увидела тянувшуюся через дорожку цепочку муравьев и долго стояла там, с интересом наблюдая за ними. Она обнаружила вход в муравейник и была изумлена, увидев, насколько стремительно муравьи входят через это крошечное отверстие, таща соломинки, листочки, хлебные крошки, комочки земли. И вдруг услышала детский плач. Испуганная, она стала озираться вокруг. Но разве детский плач может испугать? Может: уже много лет утренние рассветы она встречала в полном одиночестве, ее испугал бы и собственный голос. Но это продолжалось всего одно мгновение, потому что всякий страх все равно бы прошел — солнце уже приближалось к крыше дома, и сквозь сумрак проступали краски — серый цвет стен, ярко-красный — калитки, ведущей в поля, и множество оттенков зелени трав; краски появлялись со всех сторон: вот голубая, лиловая, синяя. Тетушка так любила разные цвета, что ей и самой хотелось стать розовым цветом, но только не ярким, а блеклым, словно выгоревшим на солнце. Конечно, тетушка Лолотта — не исключение, у некоторых людей чувство цвета просто в крови; я знал одного художника, так вот он в минуту вдохновения писал не кистью, а пальцами и чуть ли не пожирал краски. Но не все так устроены: например, синьор Контис любил желтый цвет только за то, что это самая дешевая краска, и только тогда, когда приходило время красить фасад принадлежащего ему дома.

Плач то затихал, то возобновлялся где-то у грядок с капустой. Тетушка Лолотта увидела, что один кочан шевелится: то был не обман зрения, листы действительно двигались. Она сразу же подумала о кроликах, которые в прошлом году пробрались в огород, проделав лазейку под забором, и всю капусту пожрали. Однако кролики не плачут как младенцы, хотя тетушка Лолотта и была готова в это поверить. Она сгорбила свою худенькую спину, потрогала кочан — прекрасный голубоватый вилок. Отогнула лист и обнаружила под ним новорожденного — младенец лежал совершенно голенький, дрыгал ножками; на его пяточках тотчас же засверкали солнечные блики. Тетушка Лолотта прошептала: «Де Саттас, Ансельмис, Мареллис» — это были фамилии ее знакомых — и принялась бегать взад-вперед по дорожке, пока не успокоилась; потом она осторожно-осторожно, так же как собирала с грядок овощи, взяла ребеночка на руки и, не обращая внимания на свои кости, поскрипывающие при каждом движении, помчалась в дом.

С тех пор у тетушки Лолотты появился сын. Она назвала его Тото. Ей бы и в голову не пришло назвать его Антонио или Карло, а только каким-нибудь именем вроде Тото, ибо эта милая женщина начала теперь изъясняться лишь посредством всевозможных «ту-ту» и «би-би».

Она тянула мальчика, не жалея сил, но это ей стоило немалых жертв, ведь пенсия, которую ей выплачивал губернатор, была совсем скудной; с малых лет она ему внушила, что у лжи короткие ноги, научила его писать, чтобы на рождество они вместе могли посылать анонимные письма соседям. Однажды, например, такое письмецо они послали супругам Тарвис, где сообщали, как о них хорошо отзывался посыльный из молочной.

Тетушка Лолотта одевала Тото в костюмчики, которые выкраивала из прекрасно сохранившихся брюк синьора Лолотты (покойный всегда клал их под матрац, чтобы они держали складку).

Однако, как известно, не бывает бочки меда без ложки дегтя — их счастливую жизнь омрачала мысль: а что будет, когда тетушка Лолотта покинет сей мир? Ей было уже семьдесят. Она думала не о себе, а о бедняжке Тото и старалась внушить ему, что однажды ее не станет; пряталась за дверью — сначала на несколько минут, а потом постепенно увеличивая время, даже до целого часа. Но глаза у ребенка при этом сразу же наполнялись слезами. У Тото были огромные черные глаза с яркими белками; сам он был худенький, с длинной шейкой и острым подбородком и совершенно не доставлял своей маме никаких хлопот, если, конечно, не говорить о молоке. Эта неприятная история с молоком повторялась довольно часто. Тетушка Лолотта говорила: «Последи, пожалуйста, за молоком на плите. Как только оно начнет кипеть, выключи газ». Но у Тото каждый раз молоко убегало. Тетушка Лолотта кидалась на кухню и начинала ему выговаривать, хотя и ласково, но выговаривать, повторяя, что подобная рассеянность может ему повредить в жизни. Тото не решался объяснить, в чем дело: в кастрюле с молоком ему чудились совершенно удивительные вещи. Сперва он видел белую спокойную поверхность, потом равнина покрывалась рябью, начинала корежиться и изнутри ее, словно множество кратеров, прорывали пузырьки. Мириады существ, освобожденных из-под ледового покрова, лезли вверх по стенкам кастрюли, в клубах пара, под раскаты взрывов достигали краев, готовые вторгнуться в теплые земли, и — ах! — они уже перелезают через край, устремляются в населенные районы и вот уже достигают цели, захлестнув все жилище тетушки Лолотты… Но здесь прибегала сама тетушка, крича, что молоко уже залило пол.