Эдвард Морган Форстер - Куда боятся ступить ангелы

- Как ты смеешь! - взвизгнула тетка. - Гадкая девчонка! Дай сюда!

На ее несчастье, миссис Герритон не было в комнате. Ирма, не очень-то слушавшаяся Генриетту, носилась вокруг стола и читала вслух: «Вид несравненного города Монтериано - от маленького брацца».

Глупая Генриетта поймала племянницу, надрала ей уши и разо­рвала открытку на клочки. Ирма заревела от боли и принялась него­дующе вопить: «Какой такой маленький братец? Почему мне ничего не говорили? Бабушка, бабушка! Где мой маленький братец? Где мой...»

Тут в комнату влетела миссис Герритон со словами:

- Пойдем со мной, милочка, я тебе расскажу. Ты уже теперь боль­шая, пора тебе знать.

После разговора с бабушкой Ирма вернулась вся в слезах, хотя, по правде говоря, узнала немного. Но и это немногое полностью за­владело ее воображением. Она дала слово соблюдать тайну, почему - непонятно. Но что плохого болтать про братца с теми, кто о нем зна­ет?

- Тетя Генриетта! - повторяла Ирма. - Дядя Фил! Бабушка! Как вы думаете, что братец делает сейчас? Он уже умеет играть? Италь­янские детки начинают говорить раньше, чем английские? Или же он английский ребеночек, только родился за границей? Ой, как мне хочется его посмотреть, я его научу десяти заповедям и катехизису.

Последнее замечание всякий раз повергало Генриетту в торжест­венную мрачность.

- Право, Ирма несносна! - воскликнула как-то миссис Герритон. - Бедную Лилию она забыла гораздо быстрее.

- Живой брат интереснее мертвой матери, - задумчиво протянул Филип. - Она может вязать ему носки.

- Нет, хватит! Она им просто бредит. Это становится невыноси­мым. На днях, ложась спать, она спросила, можно ли ей упоминать его в своих молитвах.

- И ты что?

- Разумеется, разрешила, - холодно ответила миссис Герритон. - Она имеет право молиться о ком хочет. Но сегодня утром она меня вывела из себя, и, боюсь, я не сумела этого скрыть.

- Что же случилось утром?

- Она спросила, можно ли ей молиться за ее, как она выразилась, «нового папу». За итальянца!

- И ты ей позволила?

- Я вышла из комнаты, ничего не ответив.

- Наверное, когда в детстве я пожелал молиться за дьявола, ты ис­пытывала то же самое.

- Он и есть дьявол! - выкрикнула Генриетта.

- О нет, он слишком вульгарен.

- Попрошу тебя не глумиться над религией! - с негодованием от­резала Генриетта. - Подумай о несчастном младенце. Ирма права, что молится за него. Какое вступление в жизнь для ребенка англий­ского происхождения!

- Дорогая сестра, позволь тебя разуверить: во-первых, неснос­ный младенец - итальянского происхождения. Во-вторых, его честь честью крестили в церкви Святой Деодаты, и мощное содружество святых печется о его...

- Не надо, милый. А ты, Генриетта, не будь такой серьезной... ког­да ты с Ирмой. Она станет еще хуже, если заподозрит, что мы от нее что-то скрываем.

Высокая сознательность Генриетты порой бывала столь же непе­реносима, что и бунтарство Филипа. Миссис Герритон вскоре устро­ила так, чтобы ее дочь уехала на шесть недель в Тироль. Они с Фи­липом остались одни справляться с Ирмой.

Едва им удалось несколько выправить положение, как вдруг не­сносный младенец опять прислал открытку с картинкой, на сей раз комическую, не слишком приличного свойства. Ирма получила ее, когда взрослых не было дома, и все неприятности начались сначала.

- Не могу постичь, - сказала миссис Герритон, - что побуждает его присылать открытки?

Два года назад Филип ответил бы, что побуждает желание сде­лать приятное. Нынче он, как и мать, попытался усмотреть в поступ­ках младенца какой-то дурной и коварный умысел.

- Может быть, он догадывается, что мы хотим замять скандал?

- Вполне вероятно. Он знает, что Ирма будет приставать к нам из-за ребенка. Он, возможно, надеется, что мы усыновим ребенка, что­бы успокоить ее?

- Нашел на что надеяться!

- За это время он успеет испортить нравственность девочки. - Миссис Герритон отперла ящик, достала открытку и принялась вни­мательно ее разглядывать. - Он просит Ирму тоже посылать открыт­ки его сыну.

- С нее станет!

- Я ей не велела, но за ней надо тщательно следить, не подавая, разумеется, виду, что мы ей не доверяем.

Филип начинал входить во вкус материнской дипломатии. Его больше не беспокоили собственная нравственность и поведение.

- Кто же будет следить за ней в школе? Она в любой момент мо­жет проболтаться.

- Остается рассчитывать на наше влияние, - ответила миссис Гер­ритон.

Ирма проболталась в тот же день. Против одной открытки она еще могла устоять, но не против двух. Новый маленький братец - это для школьницы бесценное приобретение на поприще чувствитель­ности. А подружки ее как раз пребывали в острой стадии обожания младенцев. Какой счастливицей была та девочка, чей дом изобило­вал младенцами: она целовала их, уходя в школу, обладала правом извлекать их из колясок и укачивать на сон грядущий! Та же, что бла­гословенна превыше всех, что прячет своего братца в укромном уголке, где он доступен только ей одной, - та могла пропеть ненапи­санную песнь Мариам!