Олег Борушко - Продаются щенки

Лунки ногтей у Маринки были до того мелкими, что это казалось неправдоподобным на девичьих пальцах. Марина стеснялась рук, держала под столом на коленях, как пай-девочка, а при ходьбе — ровно вниз.

Малые действия рук, как ни странно, еще усиливали общее эрогенное впечатление. Контраст внешней невинности и предполагаемого порока ошеломлял.

— Слушай, че это с ней? — спустя несколько дней после бани спросил Шамиль.

— А че? — беспечно ответил Георгий, насторожившись.

— Ну, тогда. Странная…

— Да она, кажется, и всегда была…

— Вообще да. Ну, как у вас? Получилось?

Георгий прозрачно улыбнулся. Шамиль осклабился. Оказалось, Шамиль завел теперь пэтэушницу с первого этажа, из педучилища, которое Шамиль сокращенно звал «педулище». В первых этажах этих домов всегда живут слесари, дворники и электрики, обслуживающие верхний быт, и у них всегда бывают дочки, которым тоже хочется красивого счастья, тем более с детства перед глазами. Шамиль, таким образом, поместился в самую середину комфорта: когда открывалась дверь и Тамарка переступала порог прихожей — размером со всю ее квартиру, — у ней подкашивались ноги и отказывал вестибулярный аппарат.

Нынешними отношениями с Мариной Георгий был взбешен. И ведь уже в первый раз почувствовал, что Марина с ним необычна. Она была с ним, как умела, нежна. Он забеспокоился, да не обдумал и махнул по глупости рукой. Потом приехал для удовольствия, решив идти строго к цели, все намеки другие, кроме голой постели, — подавить. Заартачится — на фиг: любовь прошла, ботинки жмут, завяли помидоры.

Но чем грубее он, тем ласковей — дьявол! — становилась Марина, словно бы наперед понимая источник бесцеремонности.

Георгий был в ужасе. Он пропустил было два свидания, но нарвался.

Марина сидела в буфете, и он усек одновременно: взгляд Херикова, что называется, «парторг поплыл», и ее взгляд на себе — с приоткрывшимся больным вопросом… Ч-черт! Он позвонил. Не мог, ну не мог никак освободиться от жалости, от дикого ощущения, что в долгу у нее. Тоже — маленький принц! Но вскоре, на выручку, посетило любопытное соображение. Если резко оборвать, — подумалось ему, — Марина слетит с катушек. Хериков, святая невинность, не подозревает, в какое счастье подвернулось ему влюбиться. Он дисциплинированно верит, что, где такие папы, там целоваться — губы бантиком — и то едва рискуют. Порвать сейчас — и может ведь докатиться… Заметит Херикова, припомнит (вот два дурака!) разговор на даче и — назло Георгию, наперекор всем вздумает попробовать рабочего классу, который уже совершенно съел ее своими медными глазами. Тогда — пиши пропало: Хериков, не будь дурак, распределится с ее папой уже не в нашу Корею, а в Южную, или вообще со вторым английским — в такие страны, что… Ну, нет.

Георгий тянул. И снова, в самые слабые минуты, Марина представала в размягченном мозгу потерявшим зрение заблудившимся существом, которое тычется во все теплые кормушки по дороге, а они теплые несколько минут и так быстро на холоде остывают… Но почему он, в конце концов, должен озаботиться ее судьбой? Ей нравится спать с ним — пожалуйста. Нет — чао, бамбино. И хватит об том. И не дай бог узнает Татьяна.

— Слушай, — Татьяна смело подошла на следующий после купания день, потянула за столик. Георгий нервно огляделся — не видит ли кто лишний: еще не время.

Накануне, заставив Георгия надеть красивый спортивный костюм, а сверху еще бабушкин махровый халат, Татьяна принялась отпаивать чаем с медом и мятой. Георгий в папином костюме сидел на папином месте в кухне и чувствовал себя как любимый, нашкодивший и дружно прощенный кот.

Все, какие были в доме, нагревательные приборы работали на гардероб Георгия, даже фен — в туфле.

— Псих, ты, кстати, принес, что обещал? — спросила Таня, поправляя этот фен.

Он замер, как от холодного тычка, с чашкой в руках.

— Ну, ты же говорил, что а-ха-пишешь?

— Ах, это… — Георгий растерянно зашарил глазами по кухне, — д-да.

— В сумке? — догадалась Татьяна.

Он еще усомнился на секунду, еще стукнул в окошко ветер, природа давала еще мгновение остановиться. Но нет.

— Слушай, — сказала в кофеварке Татьяна, одушевленно оглядывая его лицо, — а… Ты как себя чувствуешь, кстати? Угу. Скажи, а ты… А-ха… А Саша читал когда-нибудь твой рассказ?

— Какой Саша? — Георгий опасливо осматривался.

— Ну… Саша?

— А-а. Не помню. Читал, кажется. А что?

Она совсем развеселилась, возбужденно потерла крест-накрест плечи.