Майк Дэвидоу - Орлы и голуби

Карл озирал поле боя, готовясь отразить нападение. Заработали дубинки. У моей негритянки из раны на голове хлынула кровь. Лиза и Лила отчаянно закричали. Джорджи бережно поднял их и передал грудастой еврейской женщине, потом, разорвав свою, рубашку, забинтовал негритянке голову. Молодая итальянка сунула ребенка матери и бросилась помогать Джорджи.

— Ма, следи за Сальваторе! — крикнула она. Ее престарелая мать прижала ребенка к груди. — Сволочи проклятые! — в сердцах воскликнула молодая итальянка. — А мой братец еще хотел в полицейские податься! — Она презрительно плюнула. — Ничего, голубушка, все обойдется, — она гладила по голове негритянку, которая была едва жива от страха. — Доктора, ради бога, позовите доктора!

— Доктора! — подхватил Джорджи. Он схватил за грудки полицейского сержанта. — Глядите, что вы наделали! Глядите, черт бы вас побрал!

Сержанта обступили возмущенные женщины.

— Глядите, что вы наделали! — кричали они вслед за Джорджи. Но сержант не хотел глядеть. В панике он звал подмогу. Несколько дюжих полицейских навалились на Джорджи. Тот яростно отбивался, но полицейские в кровь разбили ему голову и поволокли в комнату, где уже находился я. Не прошло и минуты, как сюда же втащили отчаянно брыкавшегося Карла. Джорджи в упор посмотрел на Карла. Взгляд его был вопрошающим и гневным. Он отер кровь с лица и обернулся ко мне.

— Это ты, старик? — Он хотел положить мне руку на плечо, но полицейский ткнул его в лицо, и из рассеченной брови опять потекла кровь. — Ах ты сволочь!

Ему заткнули рот новым ударом.

— Оставьте его в покое, хватит! — взмолился я.

— Хватит? — Полицейский усмехнулся и дал мне зуботычину. — Да я еще и не начинал! Погодите, красные подонки, вот доставим вас в участок…

Карл бросил на меня презрительный взгляд, и этот взгляд был больнее всех тычков полицейского, вместе взятых.

В участке сонный, скучающий полицейский сержант зарегистрировал нас. Дело обычное. Такое уж сейчас время. На все свой порядок. Надо составить протокол, и поаккуратнее. Он занят чистой работой, а что там рядом делают ребята из особого отряда — его не касается. Нас впихнули в холодную пустую комнатушку и поставили к стене. Вошли двое здоровяков в штатском с опухшими лицами, помахивая тяжелыми резиновыми жгутами. Я слыхал уже об особых свойствах этого оружия. Удары им очень болезненны и не оставляют на теле никаких следов. Но, как и все на свете, боль относительна. Она ощущается по-разному в разных обстоятельствах. Эта горькая истина открылась мне еще во время первого столкновения с полицией, когда я оборонял кровать миссис Ривкин. Теперь же в браунсвилльском полицейском участке я окончательно уверился в этом. В разгар битвы плечом к плечу с тобой твои товарищи, и их присутствие умеряет боль; лишь потом, когда остаешься один, раны начинают ныть. Теперь вновь я ощутил боль в полную ее силу. Болью меня не просто наказывали, меня испытывали. Вот оно, мое горчайшее испытание!..

Я не сдержал крика боли и покосился на Карла. Если он и услышал, то не подал виду. Я перехватил взгляд Джорджи. «Молодец, старик! Просто молодец!» — говорил этот взгляд. Мой «старший брат» рядом! Вытерпеть следующий удар было гораздо легче. Вскоре я перестал считать удары. Но вдруг появился капитан полиции.

— Хватит! А то совсем исколошматим. Ведь им сейчас в суд!

Двое с опухшими лицами опустили свои жгуты. Один принялся оправлять на мне одежду.

— Причеши космы! — приказал он.

Но у меня не было расчески.

— Держи! — рявкнул он и протянул мне черную расческу почти без зубьев.

По пути к полицейскому фургону мы глотнули свежего воздуха, и это нас взбодрило. Но еще больше, чем свежий морозный воздух, ободрили меня лица наших безработных. Среди них я вдруг увидел лицо, которое мечтал увидеть. Опять засияло солнце. Мама изо всех сил крепилась, чтобы не расплакаться. Я слабо улыбнулся и беззвучно, одними губами шепнул: «Мама!»

Судья явно не спешил разбирать наше дело, видя, что для нас самым подходящим местом был бы приемный покой больницы, а не зал суда. Адвокат требовал немедленного разбирательства, но судья отрицательно покачал головой. Слушание было отложено на две недели, и нас отпустили на свободу под поручительство адвоката. У выхода нас встретила толпа, как покрытых шрамами героев войны. К нам тянулись руки друзей — черные и белые. Они нежно сжимали наши ладони, совали нам яблоки, леденцы, домашнее печенье. И мы, довольные, грызли все эти лакомства. Воздух пахнул огуречной свежестью. Солнце тоже улыбалось нам. Женщины окружили меня плотным кольцом. А рядом с ними стояла мама.