Гилад Элбом - Параноики вопля Мертвого моря

— А ты что читаешь? — спрашиваю я Абе Гольдмила.

— «Бродяги Дхармы».

— Керуак?

— Да.

— Почему?

— Почему я это читаю?

— Да, почему?

— Это исследование. Я работаю над новым сонетом для Джули Стрэйн.

— А она-то какое отношение имеет к бродягам Дхармы?

— Ну. Она из Калифорнии, так? А действие книги, «Бродяги Дхармы», происходит в Калифорнии, так? И я тут решил, что если я смогу своими стихами разбудить знакомые ей образы, она, возможно, ответит мне.

— Никогда она не ответит, — встревает Иммануэль Себастьян из-за спины Абе Гольдмила.

Абе Гольдмил заходит на пост и садится за стол напротив меня. Иммануэль Себастьян делает шаг вперед и занимает место Абе Гольдмила на пороге.

— Почему ты думаешь, что она не ответит? — спрашиваю я Иммануэля Себастьяна.

— Потому что его стихи — дрянь. Они все на тему «о, я так одинок и несчастен, ты моя богиня, я тебе поклоняюсь, я хочу стать ковриком у твоей двери». Глупо это. Будь мужчиной, — он поворачивается к Абе Гольдмилу. — Будь настойчив. Ей не нужна тряпка. Ей не надо, чтобы ты был её рабом. Она хочет, чтобы ты стал ее господином.

— Кстати о господине и рабах, — говорю я, — вы читали «Робинзона Крузо»?

— Грегори Корсо? — спрашивает Абе Гольдмил.

— Нет. «Робинзон Крузо».

— А, Робинзон Крузо. Естественно. Робинзон Крузо. Третий парень. Он вместе с Джеком и Джефи лезет на гору

— Кто-кто?

— Да, я его помню. Он есть в книге.

— В какой книге?

— В «Бродягах Дхармы».

— Я говорю о «Робинзоне Крузо».

— Да-да, Робинзон Крузо. Но это не настоящее имя, на самом деле. Они там все используют придуманные имена. В «Бродягах Дхармы».

Сегодня с Абе Гольдмилом определенно что-то не так: пришел на пост сиделки, сел без разрешения, разговаривает про битников. Возможно, придется звонить доктору Химмельблау.

— Забудь про «Бродяг Дхармы». Ты читал «Робинзона Крузо»?

— Да. Мне нравятся его стихи.

— Нет-нет. Послушай меня: ты когда-нибудь читал книгу, которая называется «Робинзон Крузо»?

— Её Керуак написал?

— Нет. Дефо.

— Кто-кто?

— Дефо. Даниель Дефо.

— Это он написал «Молл Фландерс»?

— Именно. И «Робинзона Крузо».

— Они вместе это написали?

Так, понятно. Говорим ни о чем.

— А ты читал «Робинзона Крузо»? — Я обращаюсь к Иммануэлю Себастьяну.

— Конечно.

— Он есть в «Бродягах Дхармы»?

— Конечно. Они там все: Робинзон Корсо, Джефи Снайдер, Аллен Голдберг, Филип Уоррен. Они были великими поэтами.

— Ты прав, — говорит Абе Гольдмил Иммануэлю Себастьяну. — Я должен быть мужчиной. Писать как Джек и Джефи.

Что с ним такое творится? Он сегодня какой-то гиперактивный. Не успокоится, скажем, минут через двадцать — позвоню доктору Химмельблау.

— Ты сегодня дежуришь, — говорю я Абе Гольдмилу, — помнишь?

— Нет, я вчера дежурил.

— Иди накрой стол в столовой.

— Хорошо.

Дня через два или три после того, как я привел Пятницу в мою крепость, мне пришло в голову, что если я хочу отучить его от ужасной привычки есть человеческое мясо, то мне надо отбить у него вкус к этому блюду и приучить к другой пище. И вот однажды утром, отправляясь в лес, я взял его с собой. У меня было намерение зарезать козленка из моего стада, принести его домой и сварить, но по дороге я увидел под деревом дикую козу с парой козлят. «Постой!» — сказал я Пятнице, схватив его за руку, и сделал ему знак не шевелиться, потом прицелился, выстрелил и убил одного из козлят. Бедный дикарь, который видел уже, как я убил издали его врага, но не понимал, каким образом это произошло, был страшно поражен: он задрожал, зашатался; я думал, он сейчас лишится чувств. Он не видел козленка, в которого я целился, но приподнял полу своей куртки и стал щупать, не ранен ли он. Бедняга вообразил, наверное, что я хотел убить его, так как упал передо мной на колени, стал обнимать мои ноги и долго говорил мне что-то на своем языке. Я, конечно, не понял его, но было ясно, что он просит не убивать его.

Ибрахим Ибрахим расхаживает по блоку, периодически появляясь в дверном проеме. Он самозабвенно бубнит себе под нос проповедь на смеси арабского и иврита. Завидев меня, он замирает на месте и на лице его появляется растерянная придурковатая улыбка.

— Иди сюда, — зову я его, — у меня к тебе вопрос.

— Вопрос про Того, Кто Оживлял Похороненных Заживо Новорожденных Девочек?

— Нет. О литературе.

— А что я знаю о литературе?

— Это об одной очень известной книжке. Может, ты ее читал.