Памяти Уильяма Хоупа Ходжсона посвящается.
© Tim Curran 2007
© Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2016
Уже три дня.
Три дня дрейфа в зловонной клетке тумана.
Тумана, смердящего, как отрыжка трупа.
Стайлз, совершенно один, в маленькой корабельной шлюпке. И не человек он уже вовсе, а нечто слепленное из воска, молчаливое и ждущее. Нечто маленькое и экзистенциальное. Нечто раздавленное и отвергнутое, шелушащееся, гниющее и распадающееся. Нечто, боящееся посмотреть в туман. Боящееся слушать. Потому что если прислушаться, можно услышать звуки. Жуткие, зловещие звуки…
Но Стайлз не слушал, потому что он был один, и в тумане ничего не было. Он должен был это помнить.
Итог кораблекрушения и его ссылки в это мертворожденное море был таков — ни пищи, ни воды, ни надежды. Лишь молчаливое, неподвижное море, туман, и его горло, распухшее и красное от криков. Криков о помощи. И осознание того, что она не придет.
Да, Стайлз был так одинок, как если бы заблудился на Марсе, или с криком провалился в черную бездну за пределами Вселенной. А еще он был напуган. Он боялся всего. Лишь он и серебряный крестик матери на шее. Они лежали в шлюпке вдвоем, стараясь расслышать шум парусов, весел или звон судового колокола, и не слышали ничего.
Ничего, кроме тумана.
Потому что если вы не слышите ничего, кроме бумажного шелеста собственного сердца или скрежета воздуха в легких, вы начнете слушать туман. Как Стайлз. И довольно скоро поймете, что туман на самом деле далеко не мертв. Что это поток живой органики. И если вы вслушаетесь очень внимательно, то услышите, как в его венах бежит кровь. Услышите гудение его нервных окончаний, далекий порывистый звук его дыхания.
Да, туман и только туман.
Засасывающий серый туман, пахнущий гниющими водорослями и выброшенными на берег мертвыми существами. Накатывающий, колышущийся, и обволакивающий. Заплесневелый, влажный саван, состоящий из равных частей гнилостного газа, телеплазмы и слизистой взвеси. Густой, жадный, гнетущий и удушающий.
В первый день Стайлз был поражен его очертаниями и плотностью. На второй возненавидел его полноту и целостность. То, как щупальца тумана скользили над шлюпкой и искали его. А на третий? На третий день он уже его боялся. Ибо он слышал в тумане звуки. Звуки морских кошмаров, коим тот служил обиталищем. Тварей, которые ждали, когда он упадет за борт. Тварей с желтыми глазами, щупальцами и острыми, как ножи зубами. Злобных чудовищ.
И он без конца говорил себе: «Не думай об этом. Не думай ни о чем подобном, ибо это всего лишь твое воображение».
Эти слова не были лишены здравого смысла, но звучали неубедительно. Ибо он был один, и находился наедине со своим разумом. А тот играл с ним злые шутки. Он говорил ему, что совершенно неважно, думает ли он об этих существах. Главное, что они думают о нем. Это было какое-то сумасшествие, но потом его разум помрачнел и спросил, не чувствует ли он их. Те черные, безумные ужасы из тумана. Думающие о нем, сконцентрировавшиеся на нем. И ему пришлось признать, что чувствует. Действительно чувствует. И он чувствовал, что в тумане что-то есть, с того момента, как судно пошло ко дну, а он, дрожащий и ошеломленный, забрался в маленькую шлюпку.
Но что именно?
Что могло там быть?
Он этого не знал, но знал, что они там есть. Неописуемые твари, тающие, просачивающиеся в туман. Ползущие, ухмыляющиеся мерзости с полыми лунами вместо глаз. Зараженные, больные сущности с грудами костей вместо разума. Твари, чье дыхание — смрад кладбищ и гробниц. Твари со ртами как у миног, жаждущие высосать из него воздух, кровь и разум. Твари, протягивающие к нему крючковатые, бесплотные пальцы.
Заглуши свои мысли, заглуши их. Либо они услышат их, и тогда найдут тебя.
Сосредоточившись, Стайлз уменьшил свои мысли до размера светящейся булавки. Тонкой и хрупкой. Его разум сжался и провалился в подвал собственной психики. И Стайлз оставил его там, спрятав от того, что обитало в тумане. Что звало и шептало на ухо непристойности.
Поэтому когда он увидел корабль, то усомнился в его реальности.
Он моргнул, думая, что тот рассеется, но этого не произошло. К нему приблизилась высокая бригантина, сотканная из тумана и призрачно-белой эктоплазмы. Иллюзия, тень, корабль-призрак. И ничего больше. Но все же… он слышал его, слышал его безжизненность. Паруса безвольно свисали с грот-мачты. Снасти болтались, покачиваясь. Под кораблем, словно змеи, ползли щупальца тумана. Фок-мачта и кливер скрипели как половицы в заброшенном доме.
Читать дальше