Тим Каррэн - Мертвое море

Джордж Райан ошибался, думая, что с судном что-то не так. Она хорошо держалась на сильных волнах, а по спокойному морю скользила, как по маслу. Ни один моряк на борту не разделял его чувства. Они ощущали у себя под ногами крепкое, надежное судно. Если впереди и ждали неприятности, то связаны они были никак не с кораблем.

К семи вечера ветер поднялся до тридцати узлов, и судно шло с сильным креном. Что не удивительно, учитывая перевозимый груз. Палубы были полностью заполнены, трюмы плотно забиты бочками с готовым бетоном и ящиками с асфальтом для Сакса и его команды, модернизированными дизельными двигателями, горными бурами, контейнерами со стальными балками, и различными другими материалами, необходимыми в Кайенне.

«Мара Кордэй» держалась твердо на волнах, и, казалось, никакой ураган не был ей страшен. Высокая, гордая и неутомимая, она была настоящей «рабочей лошадкой» морей. Еще многие десятилетия она могла бы совершать свои рейсы, пока что-то не встанет у нее на пути.

И это что-то ждало своего часа.

В тот вечер они ужинали посменно.

Сперва капитан, его помощники и старший механик. Затем экипаж в кают-компании, группами по четыре человека. Наконец Сакс, и его люди. Они выбрали есть последними, чтобы дать желудкам чуть больше привыкнуть к корабельной жизни. Еда была хороша. Густая говяжья тушенка с булочками и рогаликами. Множество фруктов. Бутерброды с толстыми кусками ветчины. Яблочный пирог и мороженое на десерт. Морская жизнь была не по душе никому из людей Сакса, но еда пришлась им по вкусу.

— Эй, Фабрини, — сказал Менхаус с набитым хлебом ртом, — как бы ты кастрировал южанина?

— Дал бы его сестрице с ноги в челюсть.

За столом раздалось несколько смешков, но не так много. В течение последних двух недель, с того момента, как Сакс собрал команду, мужчины много времени проводили вместе, и спустя некоторое Менхаус и Фабрини стали раздражительными.

— Где мои баланда с сухарем? — спросил Джордж, усаживаясь за стол и наливая себе стакан воды.

Сакс вытер соус с губ.

— Будь я проклят, — сказал он. — Разве это не Джордж Райан? Крутой ирландский сукин сын, который не страдает от морской болезни, в отличие от вас, сосунков?

— Да пошел ты, — огрызнулся Джордж.

Остальные — Сакс, Фабрини, Менхаус, Кушинг, Сольц, и Кук — жадно поглощали пищу. Их желудки привыкли, и они обнаружили, что корабельная жизнь разожгла их аппетит. И ветер, и погода, и море вызывали у них чувство голода. Джордж думал, что не сможет проглотить ни куска… но теперь, увидев всю эту еду, он с жадностью набросился на нее.

— Эй, придурок, — рявкнул Сакс на Кука, — подай-ка нашему Джорджу немного тушенки, слышишь? Он — последний из крутышей.

Фабрини хихикнул.

— Ага, крутой, как яйца Сольца.

Менхаус нашел шутку уморительно смешной. Его пузо заходило ходуном, и он хлопнул Сольца по плечу. Тот выплюнул морковку.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Дайте поесть.

Все считали Сольца сплошным недоразумением. Он был склонен к облысению, носил очки, был бледным как снег и пухлым как младенец. Такого сложно представить за рулем экскаватора или катка. Живот у него был такой большой, будто он проглотил пляжный мяч. Но это был не жесткий жир, как за поясом у Сакса, не пузо, как у Менхауса, которое тот носил с гордостью, а мягкое сало. С задумчиво-виноватым лицом, аллергией, и полными розовыми губами (которые он обычно мазал бальзамом для губ), он больше походил на мальчика для битья, на ребенка, которого самым последним звали в игру.

Он просто не вписывался в их компанию.

— Да, оставьте там маменькиного сынка в покое, — сказал Фабрини.

— Сакс? Я, что, должен это терпеть? — спросил Сольц.

— Ага, таких больших плохих мужиков, как мы, — усмехнулся Менхаус.

— Так, хватит, — рявкнул Сакс. — Оставьте его в покое, педики.

Джорджу даже стало жалко парня. В подобной компании нужно уметь постоять за себя, отвечать уколом на укол, и не принимать все близко к сердцу.

— Скажи, чтобы они поцеловали тебя в задницу, Сольц, — сказал он.

Кук подтолкнул к нему поднос с тушенкой. Это был худой парень с тонкими чертами лица и мягкими, как пух светлыми волосами. Он говорил мало, и остальные с их пролетарской чувствительностью редко понимали, что он имеет в виду. Но это не волновало Кука, он уже получил свою порцию дерьма, и, казалось, находился в постоянном восторге от «школьного» менталитета окружающих. Он никогда не улыбался и не хмурился. Он просто принимал все таким, как оно есть.