Сергей Морозов - Великий полдень

Я в недоумении молчал. Про Альгу ходило столько сплетен! Мне лично во все это верилось мало… Но если это действительно так, то я ни черта не понимал в людях.

Тут мои мысли приняли совершенно другое направление.

Приглашенные в Пансион «экскурсанты» осмотрели хозяйственные постройки, небольшой стадион, парк и сад. Всюду в центре находились Майя и дядя Володя, которые давали необходимые пояснения. Я наблюдал за ними издалека, и на душе у меня становилось все неспокойнее. Они спелись на сто процентов. Это было очевидно.

Когда осмотр Пансиона подошел к концу, и гости снова двинулись к особняку, чтобы отобедать, Майя и дядя Володя шли самыми последними и что то горячо обсуждали. Майя даже взяла его под руку, а дядя Володя, порозовевший от удовольствия не замечал никого и ничего вокруг. Оба они ничего не замечали. Когда гости вошли в особняк, они еще с минуту стояли у крыльца, продолжая ворковать. Веня, также как и я смотрел на них долгим взглядом, а потом вдруг также без всякого перехода сказал:

— А вот еще одна веселая парочка!..

В первый момент у меня даже язык отнялся.

— Любо дорого посмотреть, — продолжал между тем Веня, — Всегда вместе, всегда под ручку или за ручку. Очень мило. Парочка.

— Полно врать! — резко сказал я. — С чего ты взял?

— Даже смотреть завидно, — продолжал Веня. — Главное — на природе. То он ее приобнимет, то она к нему прильнет. И все как будто эдак невинно, как бы невзначай, украдкой. Очень трогательно, очень…

У меня перед глазами все поплыло. Это было именно то, что я и предполагал, то, чего больше всего боялся.

— …он, главный педагог наш, — слышался объясняющий голос Вени, — еще смущается ужасно, а она, хоть девушка серьезная, деловая, по своему им даже как бы забавляется между педагогическими то занятиями. Кажется, из них двоих, она его главным образом и распаляет. Скрывают, конечно… Стало быть, есть что скрывать… Только по мне с девчонкой совсем не то, что с женщиной. Нет, Серж, с женщиной совсем другое дело!

Мажордом Веня ушел относить на кухню тарелку и бутылку, а я долго гулял по усадьбе, забираясь в самые ее глухие углы.

Я ходил по проселочным дорогам мимо кладбища, дубовых рощ, среди лугов; прошелся вдоль невысокого обрыва над Москва рекой и через узкий подвесной мостик перебрался на противоположную сторону в старый и просторный еловый лес. Повсюду уже было совершенно сухо. В лесу я даже обнаружил первых робких кровопийц комаров, а когда поднялся на небольшой холм, заросший лилово бурыми кустами дикого шиповника, то увидел первую белую бабочку. Дальше я решил не ходить, чтобы не портить впечатления чудесной весенней природы видом высокого бетонного забора и рядов колючей проволоки, которыми была обнесена усадьба, а также охранников… Без них и впрямь можно было бы подумать, что вокруг девственный пейзаж. Но я ни о чем не думал.

Было очень тепло. Можно сказать, даже жарко.

Изрядно проголодавшийся, я вернулся в особняк лишь к вечеру, когда солнце уже садилось за лес, и обнаружил, что праздничный обед для гостей по случаю презентации нового суперпривилегированного закрытого Пансиона весьма затянулся, а вернее, перешел непосредственно в праздничный ужин. Детей уже увели в игровые комнаты, там с ними занимались опытные преподаватели и воспитатели — учили, всячески развлекали, и, конечно, самым внимательным образом за ними присматривали.

Я уселся за стол и основательно поел и пил. Майя с дядей Володей находились тут же в столовой, беседовали с гостями. Я чувствовал себя едва ли не обманутым. Обиженным и брошенным. Несчастным и дураком. И старался не смотреть в их сторону. Вид у меня был, должно быть, до неприличия мрачный и нахохлившийся, но этого, как будто, никто не замечал. Наташа и Мама были заняты беседой и не обращали на меня никакого внимания, а потом и вовсе ушли. Через несколько минут я увидел в окно, что они под руку прогуливаются по саду. Потом я увидел, как Мама подозвала Веню, и они стали прогуливаться втроем. Я вспомнил, как Мама призывала меня «не сомневаться» в Майе. Потом женщины пошли в беседку, а Веня ушел на кухню, но довольно скоро вернулся, неся на вытянутых руках дымящийся серебряный самовар. Женщины принялись чаевничать. Веня элегантно прислуживал и, судя по всему, даже принимал самое живое участие в разговоре.

Несколько раз передо мной возникали физиономии, знакомые по встречам в России. Со мной заговаривали, но я или вовсе не отвечал на глупые вопросы, или что — то цедил сквозь зубы, и вопрошающие быстро отваливали в большом недоумении. Они ведь привыкли к моей вежливой улыбочке. Единственный раз я улыбнулся (да и то чисто машинально), когда встретился взглядом с девушкой Альгой, которая сидела на другом конце стола в окружении Папы, Феди Голенищева, Петрушки и прочих. Она улыбнулась мне первая — хорошо так, приветливо и светло. По — братски. Я даже удивился… Странно было сейчас смотреть на нее после того, что я о ней успел понаслушаться.