Сергей Морозов - Великий полдень

Прежде, когда я наивно мечтал об «улыбке прощальной», все это мне представлялось совершенно иначе. Я мечтал о том, что Майя обнаружит большую заинтересованность как раз в моих собственных делах. Проникнется моими планами. Как настоящая помощница и подруга. Мне казалось, что я был вправе ожидать этого — особенно теперь, когда, вдохновленный надеждой на полное понимание с ее стороны, ввязался в новые проекты, когда воспылал новыми идеями…

Еще недавно (а кажется, так давно!) Майя показывала мне ту часть особняка, которую на скорую руку приспособили под Пансион. Тогда я затащил ее в детскую спальню. Мне даже удалось обнять, поцеловать ее. Теперь ни о чем подобном нельзя было и помышлять. В эти выходные в усадьбу понаехала уйма народу — бонзы, журналисты, перспективные спонсоры, а также родители, которых пригласили специально, чтобы агитировать уже в ближайшее время, независимо от начала учебного года привозить детей в Пансион. Толкотня была ужасная.

Сначала гостей, а также еще немногочисленных пансионеров усадили на складные стульчики на небольшой лужайке с едва пробивающейся зеленой травкой. Перед ними поочередно выступили с программными речами сначала сама Майя как главная попечительница нового начинания, а за ней и дядя Володя в качестве официального директора Пансиона. Потом произнесли несколько слов спонсоры и представитель соответствующей комиссии от России. Несмотря на чрезвычайную занятость, пожаловал даже наш народный кандидат Федя Голенищев. Чтобы лично благословить, поприветствовать «лицеистов». А с ним, конечно, заявился Петрушка. Сказал пару слов и сам Папа. Он вообще то делал вид, что он в этом деле сторона. Конечно, нарочно — чтобы польстить «любимой доченьке», которой хотелось продемонстрировать полную самостоятельность. Но мне то было хорошо известно, что именно с его одобрения (и Мамы) все это начинание и пошло. Вся эта эпопея с Пансионом. Не говоря уж о дяде Володе с его педагогическими планами построения деревенского рая для ребятишек. Впрочем, Папа и Мама действительно старались не вмешиваться. И правильно делали. Майя чрезвычайно ревностно относилась к своей самостоятельности в этом деле и не потерпела бы никаких руководящих родительских советов. Она искренне считала Пансион своим единоличным предприятием. Дядю Володю уже совершенно себе подчинила, он был у нее, что называется, на подхвате.

Детишки — воспитанники Пансиона — щеголяли в белых рубашках, малиновых пиджачках, светлых брюках и голубых галстуках. Форма девочек отличалась лишь тем, что вместо брюк были юбочки. Форму придумала и ввела в качестве обязательной Майя. Не хватало разве что золотых пуговичек и запонок. Ну да Бог с этим, это чисто женское…

Особенно прочувствованно, и в то же время спокойно так, по доброму, по семейному сказал слово о Пансионе наш народный кандидат. Как всегда мгновенно проник в самую суть вопроса, хотя ничего нового и не открыл. Здесь, в Пансионе, сказал он, нужно создать особую атмосферу. Дети должны научиться чувствовать себя единой семьей, и это чувство сохранится в них на всю жизнь. Атмосфера единства, товарищества и братства — вот о чем речь. Плюс солидный багаж знаний, плюс утонченное воспитание и тому подобное. Зачатки всего этого, дескать, уже видны с первого взгляда. Это еще больше польстило Майе, которая кивала с серьезным видом и сияла от гордости. Светился и сиял также дядя Володя. Он скромно поглядывал по сторонам и не отходил от Майи ни на шаг. Федя Голенищев также подчеркнул особую важность и значение идеи Пансиона во всемирном и национальном смысле, учитывая перспективы возрождения и объединения, и пожелал успехов в коренном решении детского вопроса, который, между прочим, уже был включен в число самых первостепенных и первоочередных программ России…

Между прочим в своей прочувствованной речи, Федя ни словом не обмолвился о том, что и сам намерен примкнуть к славному начинанию. Он не торопился отдавать в Пансион своего отпрыска. Но на это почему то никто не обратил внимания. А я зря. Уж не в том ли дело, что в детской компании с самого начала авторитет и первенство Косточки, сына Папы, были непререкаемы, и внешне мягкий и добродушный Федя Голенищев предпочитал держать собственного сыночка дома — подальше от Папиного инкубатора?.. Папа, со своей стороны, делал вид, что не замечает этого, и не выказывал никакого неудовольствия или хотя бы недоумения. Возможно, так оно и следовало: сынок будущего правителя находился на особом положении.