Владимир Митыпов - Геологическая поэма

— Есть… То есть была… — не сразу промямлил он.

— Была? — последовал сразу вопрос. — Как это — была? Поссорились?

— Н-нет… Нет. Расстались. Она… наверно, вышла замуж…

— Наверно или вышла? — не отставала Ася.

— Наверно, вышла…

— Я так и думала! — с непонятным торжеством объявила она.

Он недоуменно уставился на нее.

— То есть?

— Ты бегун без трассы, — было сообщено ему. — Мы с Романом говорили, и он сказал: парень, по существу, делает науку, но только этого никто не оценит, потому что формально он вне науки… Таковы правила игры, — добавила она, повторяя, вероятно, все того же Романа. — Ты можешь хоть завтра установить около нашего озера мировой рекорд на стометровке, но его никто не признает, потому что это делается на официальных соревнованиях, нужны судьи с секундомерами, нужны протоколы и всякое такое. Наверно, вот так же у тебя и в жизни — сплошная неустроенность.

— Ну и логика! — ошарашенно проворчал Валентин, подспудно ощущая, однако, что это существо со своими тремя курсами образования и жизненным опытом, почерпнутым на университетском стадионе, все же в какой-то мере право. «Пресловутая женская проницательность?» — мелькнуло в голове.

Ася глядела вызывающе, но без смеха. Возможно, даже с некоторой настороженностью.

— Знаешь, что такое собакиты? — задумчиво спросил он и сам же ответил — Образцы без этикеток. Бывает, найдешь такой у себя в рюкзаке и ломаешь голову, где же ты его брал и к чему его приспособить. Образцы без привязки. Собаки без привязи. Отсюда и название… Получается, я тоже вроде собакита…

— Ну… — растерянно моргнула Ася. — Выбрал сравнение… — И внезапно выпалила — Хочешь, я тебе помогу, а?

— То есть? — не понял Валентин.

— Ну… В общем, я могла бы поговорить с отцом, и он…

Она запнулась. Продолжая недоумевать, он выжидательно глядел на нее.

— В общем, — порозовев, заговорила она опять, — у них там ты смог бы, наверно, проверить эту свою… этот свой, ну, метод, что ли… Не веришь, да? А я почему-то уверена, вот честное слово!

— Нет, почему же… — медленно произнес Валентин. — А где это — там?

— У моего отца, — как бы досадуя на его бестолковость, отвечала Ася и тотчас добавила — Ты не думай, он очень поддерживает молодежь — я от многих слышала.

— М-да… А он кто у тебя, отец-то? Она отвела взгляд и буркнула:

— Начальник управления.

— Ясно, — сказал он, и вдруг ему стало смешно — совсем некстати вспомнился тот гулакочинский рыжий «сын» начальника управления с его мрачным шепотом: «Ша, в то время не шутили!»

— Ты чего? — обидчиво насторожилась Ася.

— Да я так, ничего, — Валентин мигом подавил смех и поспешно продолжил — Спасибо, конечно, но это невозможно. Тут много всяких причин, а кроме того… кроме того…

Он замялся. Черт возьми, оказывается, это невероятно трудно — произнести вслух очень простые слова: Асенька, если у меня что-то и получится, пусть это произойдет тут, а если постигнет неудача — то пусть тоже здесь, в родном краю.

Вместо всего этого он лишь пробормотал, имея в виду дождь:

— Проносит… Тут всегда так: моментом нанесло и моментом же протащило… Маршрут у нас, можно считать, закончен. — Он глянул на часы. — Слава богу, хоть сегодня наконец-то вернемся рано…

Ася вздохнула, после чего отчужденно замкнулась в себе. Ощущая неловкость, помалкивал и Валентин.

Дождь прекратился быстро и незаметно — его просто вдруг не стало. И вернулась тишина, но уже не та, оглохшая, что предваряла грозу, а другая — легкая, открытая для звуков. Впрочем, последним здесь, в высокогорье, почти неоткуда было взяться — ни деревьев тут, ни птиц, ни шумливых ручьев.

Возникнув, поползли по омраченным тенями склонам окрестных хребтов солнечные пятна, однако через короткое время вдруг станет ясно, что это обман зрения: ползут-то, наоборот, тени, ибо они преходящи, а над миром же по-прежнему, как и во все времена, безраздельно властвует солнце…

Вслед за Валентином Ася шагнула из укрытия. Остановилась, озираясь так, словно вот только теперь разглядела эти места.

— Где будем спускаться?

Приготовясь ответить, он повернул голову — и насторожился. Ася смотрела куда-то вдаль, и глаза ее были сужены — напряженно, с явным физическим усилием. Это же самое читалось и в окологлазничных мышцах, отчего лицо ее обретало почти страдальческое выражение. Мгновенно вспомнился вопрос Романа, отчего Ася щурится. Кажется, о чем-то таком заговаривал однажды и Василий Павлович.