Владимир Митыпов - Геологическая поэма

Аэросани обнаружились на пятидесятом километре. Измученные водители потерянно мыкались возле безжизненных, насквозь промороженных машин, когда на них в снежном полумраке буквально наехала головная упряжка поезда. Вегенер выслушал водителей со стоическим спокойствием. История была проста до нелепости. Покинув базу, аэросани за день дошли до двухсотого километра, но на следующее утро их задержал туман. При сильно ограниченной видимости водители резонно опасались сбиться с провешенной черными флажками трассы и бесследно исчезнуть в этой не имеющей ориентиров мертвенно-белой стране. Потом, уничтожая всякое понятие о времени и сторонах света, пошел мягкий глухой снег. Он неторопливо, казалось, зарядив на годы и годы, погребал машины, словно приобщал их к великой белизне Щита. Водителям все более становилось не по себе. Едва дождавшись прояснения, они поспешно откопали аэросани, но тут обнаружилось, что те не могут сдвинуться с места — лыжи из хваленого хиккори прочно примерзли к поверхности купола. Когда же их после долгой и мучительной возни все-таки удалось оторвать от заледенелого фирна, аэросани не в силах были продолжать путь уже по другой причине — не тянули двигатели. Вероятно, сказались одновременно и высота над уровнем моря — две с половиной тысячи метров, и возрастающая к центру Щита крутизна ледяного купола. Безрезультатно промаявшись весь день, водители решили оставить груз и поспешить обратно. Пустые машины пошли легко, но через сто пятьдесят километров, уже под вечер, вышел из строя «Подорожник». Снова ночевка, снова зловеще вкрадчивый снег, могильная тишина и ощущение безнадежной затерянности… но внезапно в белой мгле, лишенной признаков времени, заскулили невидимые собаки, и хриплый голос Дитлифа Фредриксена прокричал кому-то: «Кернорток! (Там что-то чернеется!)»…

На следующий день, безоблачный и ясный, освободившийся от своего испустившего дух собрата «Белый медведь» укатил на запад, в направлении базы. Укатил без былой резвости, опасливо взревывая двигателем. Чуть позже поползла на восток вереница собачьих упряжек. У пятидесятикилометровой отметки остался лишь «Подорожник», нелепо яркий среди этого предельно лаконичного мира, где досадливо лишним выглядело все, кроме незапятнанно белого купола Ледника под незапятнанно голубым куполом неба… Уже порядочно отдалившись, Вегенер посмотрел назад. Красное пятно брошенной машины резало глаза, как укор, как след крови из простреленной собачьей лапы. Командор поспешно отвернулся и снова зашагал за нартами. Впереди до самого горизонта был Щит. Только Щит. Ничего, кроме Щита. Бескомпромиссно белый, строгий, цельный, каким он был задолго до появления машин и каким останется после того, как рассыплется ржавым прахом последняя из них…

Что же было дальше?

Дальше был мираж. Это случилось двадцать седьмого сентября. В тот день резко похолодало, температура упала до минус тридцати градусов. При ясном небе сильный встречный ветер гнал целые облака снега. Так заявил о себе пропавший было антициклон.

Никто не заметил, как это возникло, с чего началось, но, когда обернулись, позади, над дымящейся снегом равниной, вместо неба тяжело колыхалось пятнистое море и, заслоняя его, вниз вершинами висели горы, готическая мрачность которых подчеркивалась глубоко врезанными языками ледников. Гигантская картина была в то же время необыкновенно ясной, блистающей грозно и величественно, как напоминание о высшем мире. Гренландцы притихли, помрачнели. Вечером они долго совещались о чем-то у себя в палатках, а утром объявили, что отказываются идти дальше. Почему? Гренландцы ссылались на холод, плохую одежду, на приближение сезона зимней охоты и многое другое. Вегенер был терпелив. Убеждал, упрашивал, угощал табаком, снова убеждал, пока не начал прощупываться скрытый под оболочкой слов истинный стержень случившегося — небесное знамение. Своего рода комета тысяча пятьсот семьдесят второго года. И тогда Вегенер умолк. Ему вдруг пришло в голову, что не кто иной, как он сам, Альфред Лотар Вегенер, двадцать лет назад написал ставшую всемирно известной книгу «Термодинамика атмосферы» и что есть в ней страницы, специально посвященные именно миражам. «Реверберация, — подумалось ему. — Отражение земной поверхности в воздушных слоях. Я показал тогда, как все это происходит, и убедил самых въедливых профессоров». Смешно и печально, сейчас он был бессилен объяснить то же самое безграмотным гренландским охотникам, а ведь речь шла, ни много ни мало, о судьбе экспедиции, а может быть, и о жизни людей. «Но кто бы смог на моем месте? — с горечью вопрошал он себя. — Пусть даже целый синклит ученых… Или толпа миссионеров… Нет, школьный учитель — вот с кого по-настоящему начинается цивилизация…»