Уго Ириарт - Галаор

НЕМОРОСО (задумчиво): А ведь она могла оказаться и в футляре от скрипки… А если бы ее в винный кувшин засунуть!..

Галаор поднялся из-за стола и медленно пошел в свой шатер: ему потребовалось прилечь – дать отдохнуть телу и собраться с мыслями.

Три всадника скачут в направлении Страны Зайцев. Маленькая Брунильда верхом на тонконогом жеребенке, толстенная добродушнейшая Слониния, назначенная принцессе в нянюшки, – на осле, и рыцарь Галаор на Ксанфе.

БРУНИЛЬДА: Добрые люди взяли меня под свою защиту, когда я вернулась к жизни в жестком деревянном чреве. Для всех них я была Дочерью Виолы, и сама верила в это, пока доктор Гримальди не раскрыл мне тайну моего происхождения, не рассказал о дарах, что были мне принесены, и о том, к чему это привело, не поведал о том, как фея Моргана, Валет Мечей, засушила меня, желая спасти, и о том, как вернули меня к жизни благотворное любопытство и спасительное вожделение принца Неморосо. И я не могу не испытывать к нему благодарности за мое похищение. И всем друзьям, всем экспонатам коллекции принца я тоже бесконечно благодарна, ибо для них я всегда останусь Дочерью Виолы, и не понимала, какая я маленькая, поскольку ошибочно полагала, что в моем возрасте у всех девушек такой рост. Благороден и оправдан обман, к которому прибегают те, кто понимает, как тяжело уродство…

ГАЛАОР: Вы сами себя сейчас обманываете: кому придет в голову мысль об уродстве при виде такого прекрасного лица, как ваше, и при виде фигуры таких изумительных пропорций! Вы хулите себя, а кажется, что вы себя восхваляете…

БРУНИЛЬДА Ценю вашу деликатность, рыцарь.

Галаор размышлял о том, чему научился в первые дни жизни и что запомнил навсегда. «Рассвет нашей жизни, – думал он, – это охотничья собака, самая резвая, какую только можно себе представить, и она преследует нас внутри нас же до скончания дней наших. Принцесса Брунильда говорит так, как говорят шуты и шутихи из свиты Неморосо. Однако есть в ее манерах некая медлительность, которая выдает ее высокое происхождение. Нет никаких сомнений в том, что придворное обращение отполирует ее манеры, сгладит шероховатости, возвратит ей сдержанность, свойственную тем, кто качался в золотых колыбелях. Но потерять ей придется больше, чем приобрести. Разве можно сравнивать ее, чьи манеры принцессы, даже среди хаоса, в котором она очутилась, проявляются во всем: в том, как она смотрит, в том, как говорит, в том, как выражает свои чувства, – с теми, кого этим манерам просто долго и старательно обучали? И все же принцесса должна быть принцессой, и ей не к лицу повадки циркачей и шутов».

Галаор наслаждался беседой с прелестной Брунильдой, которая находила что сказать на любую тему. Ее нежный глуховатый голос не менялся, когда речь заходила о предметах, при одном упоминании о которых придворные дамы опускают глаза и краснеют. Когда они проезжали небольшую персиковую рощу, Галаор спросил Слонинию, как попала она в свиту Неморосо. И вот что поведала ему Слониния со своего осла:

Слониния – это не имя, а прозвище, которым наградил меня шут Поликарпо, мой покойный муж, который не мог сдержать языка, когда дело касалось меня, и именно я была объектом самых удачных его шуток и насмешек

Моя мать – сладкоголосая Мамбола во времена великого голода слыла в Португалии лучшей певицей. Отца своего я не знаю. Поговаривали, что это сам принц Картилаго, лютнист, пожелавший, чтобы на свете появилась точная копия Мамболы. Однако Поликарпо, мой покойный муж, полагавший себя «подлинным знатоком историй о зачатиях», придерживался другого мнения относительно моего происхождения. Он, хохоча, заявлял, что после «длительных и кропотливых изысканий среди шулеров самого низкого пошиба, убийц и сумасшедших» ему удалось выяснить, кто в действительности был моим отцом, и что был им не кто иной, как «точильщик ножей по прозвищу Хряк». Поликарпо утверждал, что принц даже не слышал никогда, как моя мать поет на улицах, и что он, Поликарпо, лично видел, как моего предполагаемого отца вели на эшафот, дабы покарать за преступление, которого он не совершал, и добавлял при этом: «Этот несчастный, не сумевший защититься даже от похотливых посягательств твоей матери, уж тем более не смог противостоять возведенной на него клевете и умер, всхлипывая и моля о пощаде».

С малых лет сопровождала я свою мать – ходила с ней по улицам и тавернам и пела чудесные песни за жалкие гроши. Природа неблагосклонна к бродячим певцам: жара, дожди и холода – все было против нас. Ни одной из самых насущных потребностей своих не могли мы удовлетворить сразу и до конца. Мать моя заболела, а голод превратил ее в костлявую тень. И когда она не пела для равнодушной толпы, то валялась где-нибудь пьяная.