Уго Ириарт - Галаор

Раздался громкий хохот: смеялся доктор Гримальди – мудрец, толкователь хода светил небесных. Галаор вытащил из земли меч, вложил его в ножны и снова принялся расседлывать Ксанфа.

Галаор, доктор Гримальди и принц Неморосо с забинтованной головой и мрачным выражением лица ужинали под открытым небом у большого костра.

ГРИМАЛЬДИ: Так что будет совершенно справедливо, принц Гаулы, если мы отдадим вам принцессу.

НЕМОРОСО: Одно дело быть смелым, другое – умным. Только тупой сменяет огромного, прекрасного, полного сил Верблеопардатиса на Брунильду.

ГАЛАОР: Где сейчас Оливерос? Где Брунильда?

ГРИМАЛЬДИ: Оливерос уехал. Брунильда у нас.

ГАЛАОР: Как превратилась принцесса в пятнадцатилетнюю девушку, прекрасную и свежую, словно спелое яблоко? Чья искренняя и чистая любовь пробудила ее?

ГРИМАЛЬДИ: То, чего не смогли сделать многие, удалось принцу Неморосо.

ГАЛАОР: Не может быть! (Смеется.) Он же похож на цаплю!

ГРИМАЛЬДИ: Не относитесь к принцу Неморосо с таким презрением только из-за того, что он похож на глупую птицу. Любовь…

НЕМОРОСО: Гримальди, прошу тебя, не пытайся что-нибудь ему втолковать. Это простак. Он только и может, что животных убивать.

ГРИМАЛЬДИ: Так вот, для любви имеют значение не внешность, а поступки, и вы это знаете. Именно поступки Неморосо, выражение его искренней и чистой любви, пробудили засушенную принцессу.

ГАЛАОР: И что это были за поступки?

ГРИМАЛЬДИ: В первую очередь, похищение.

ГАЛАОР: Похищение?!

ГРИМАЛЬДИ: Да, Неморосо украл Брунильду, проявив таким образом акт чистой и искренней любви: принц вожделел этот кусок мяса с клочьями шерсти, как у дикого кабана, эту огромную голову, эту шею гладиатора. Он был потрясен, когда на месте твердого маленького чучела обнаружил мягкую, прекрасную и нежную, словно спелое яблоко, девушку. Знаете ли вы, Галаор, сколько любви может заключаться в невинной жажде познания? А ведь любовь – это тоже стремление к познанию любимого существа. Добавьте еще жажду обладания – и получите ту самую чистую и искреннюю любовь, какая требовалась для превращения принцессы. Неморосо достоин стать супругом прекрасной Брунильды, но он не хочет этого – он решил отказаться от нее.

НЕМОРОСО (жеманно): Если бы она ожила, оставаясь все тем же восхитительным шедевром таксидермического искусства, если бы смогла заговорить эта ужасная голова непонятного животного, я взял бы ее в жены.

ГАЛАОР: Где Брунильда? Я должен вернуть ее удрученным родителям, которые столько лет и с таким терпением и нежностью ждут ее.

ГРИМАЛЬДИ: Она здесь, рядом с вами.

Не дослушав доктора Гримальди, Галаор обернулся и увидел совсем близко, за соседним столом, прекраснейшее лицо пятнадцатилетней девушки, нежной, словно спелое яблоко.

Влажные черные глаза, наивные и робкие, как у кролика, густые черные брови, словно две сабли, веселые пухлые детские губы, казалось, рожденные только для улыбок. Она была прекрасной и безыскусной, словно вспышка пламени или перо голубки.

Между Галаором и девушкой стояли графины с винами и фарфоровая посуда, освещенные неверным светом костра. Галаор учтивейше попросил девушку подняться и подойти к нему – он хотел лучше ее рассмотреть. Девушка опустила ресницы и покраснела, словно услышала что-то неприличное. Галаор, не понимая причины, попросил извинить его, сказал, что, конечно же, невежливо просить девушку об этом, и обругал себя дикарем и грубияном.

НЕМОРОСО: Разве удачливейший из охотников не видит, что Брунильда уже стоит?

Брунильда, всхлипывая, побежала прочь от стола, и Галаору вспомнилась копна золотых волос, мелькнувшая в зарослях у лесной речки, и девичий смех.

ГРИМАЛЬДИ: Я вам все объясню, Галаор. Дело в том, что принц Неморосо, похитив Брунильду, спрятал ее в футляр от одного из своих музыкальных инструментов – виолы да гамба. В этом футляре мы ее и увезли. В его темном узилище Брунильда очнулась от долгого сна, и с ней начало происходить обещанное превращение – рождалась Брунильда, прекрасная и нежная. Только вот места было недостаточно, для того чтобы принцесса выросла до надлежащего размера, и она приобрела размеры – и до некоторой степени и форму – этого музыкального инструмента. Сами посудите: могло ли из подобного чрева выйти что-нибудь иное? Но добавлю: Брунильда прекрасно поет, и голос у нее глуховатый и нежный, как у виолы ее приемной матери.