Моника Фагерхольм - Американка

— Das Mädchen! — крикнула Лорелей Линдберг мужчине, которого звали Хайнц-Гурт, своему тайному любовнику, прилетевшему ее похитить.

— Девочка, — перевела Сандра Вэрн для Дорис Флинкенберг, — по-немецки.

Ему не терпелось поскорее улететь, он попытался подтолкнуть Лорелей Линдберг к люку вертолета — на крыше едва не завязалась рукопашная.

— Das Mädchen nicht! Nicht das Mädchen! — кричал он ей.

— Без девочки, — перевела Сандра для Дорис Флинкенберг, — никакой девочки, по-немецки.

Они оба какой-то миг смотрели на маленькую девочку, Лорелей Линдберг и Хайнц-Гурт. Взрослые на крыше. Девочка в лесу. Одно мгновение.

И это мгновение прошло. Лорелей Линдберг вскарабкалась в вертолет, но, прежде чем исчезнуть в нем, обернулась — конечно, это классика — в последний раз и посмотрела на камень на опушке леса, и тогда, в этот микроскопически короткий миг, они были только двое во всем мире.

На случай, если она забудет…

Она казалась такой беспомощной.

И только когда было уже поздно, Сандра подняла руку, тяжелую, словно свинцовую, и махнула Лорелей Линдберг, в самый последний раз.

Вертолет поднялся в воздух и исчез. Всего несколько секунд, и на дом на болоте снова опустились тишина, неподвижность и жара.

На двор въехал автомобиль. Аландец, бледный как мел, бросился к дочери, сидевшей у подножия лестницы-в-никуда, на последней серой облупившейся ступеньке.

Аландец сразу понял, что опоздал. Все уже свершилось, и ничего нельзя вернуть. Отец и дочь, у подножия лестницы, одни в той особенной тишине, которая всегда окружала дом на болоте. Они поднялись и, неловко обнявшись, побрели по лестнице назад в дом.

— Вечером я спустилась в бассейн, — закончила Сандра свой рассказ Дорис Флинкенберг за закрытыми дверями кухни в доме в самой болотистой части леса — как раз вовремя, чтобы услышать громкие звуки уборки по другую сторону двери.

Конечно, это была мама кузин, она стучала и кричала не зло, но решительно:

— Девочки, девочки! Впустите же меня! Я тоже хочу выпить кофейку.

— А кольцо?

— Я его искала-искала. — Сандра понизила голос, теперь они были в комнате, в ее комнате, залезли на кровать, которая по-прежнему называлась супружеской, хотя спала в ней лишь бледная девочка, одна-одинешенька, а кровать была такая большая, что занимала почти всю комнату. — Потом. На дне бассейна. Я его все-таки нашла. Хоть его и нелегко было заметить. Вот. Размером со столовую ложку. Но это была не очень большая ложка, та, с которой она его сравнивала. И я…

— …я взяла его и спрятала, ничего не рассказала о нем Аландцу.

— Покажи, — прошептала Дорис Флинкенберг.

— Тсс, — прошипела Сандра. — Я же сказала: это страшная тайна. Подожди, пока мы вновь останемся одни.

И в бассейне, позже: Сандра достала пластиковый кубик из чемодана, тот самый, с серебряными конфетти, и там, в самом низу, было оно. Кольцо. С рубином. Ну, не совсем со столовую ложку, поменьше.

Дорис потной рукой взяла пластиковый кубик.

— Жребий удачи, — тихо произнесла Сандра со значением и надела кольцо Дорис на палец.

— Я страшно хочу выйти за тебя замуж, Хайнц-Гурт, — сказала Дорис Флинкенберг и проникновенно посмотрела в глаза Сандре Вэрн.

— Вот и здорово, — сказала Сандра Вэрн по-немецки, — отличная идея.

— А потом, — вздохнула Дорис, радостно вертя кольцо на пальце, — они жили долго и счастливо до конца своих дней. В альпах. В Австрии.

— Но, — добавила она на беду. — Что стало с той маленькой девочкой? Она осталась одна-одинешенька?

— Да, — подтвердила Сандра глухо и проникновенно. — Так все и было. Она осталась одна-одинешенька.

— Ну что, — произнесла Дорис уже совсем другим тоном, с большим чувством. — А теперь — свадебный поцелуй?

— Ну, что тут интересненького?

Вдруг, посреди такой захватывающей игры, у края бассейна появилась Бомба Пинки-Пинк в своем светло-красном наряде: обтягивающей мини-юбке и блузке из полиэстера с глубоким вырезом, такой узкой, что телу не хватало места внутри одежды, и оно выпирало наружу.

И она, Пинки, словно радаром сразу углядела рубин.

— Какой камуше-ек! — воскликнула она. — Вот это я называю драгоценность!

И метнулась было в бассейн, ведь она сама как-то призналась: «у меня нюх на камушки, особенно на блестящие и сверкающие» — и, господи помоги, что могли сделать девочки? Нельзя было показывать Пинки кольцо. Нет. Этого нельзя было допустить.

— Хм, — перебила ее Дорис, поднялась, преградила ей путь и строгим деловым голосом профессионала продолжила: — Могу я вас попросить об одной вещи? Об интервью?