Моника Фагерхольм - Американка

Аландец плакал на краю бассейна, это было страшно и мучительно. Сандра сидела на дне бассейна среди своих вещей, тканей, вырезок из газет и мечтала оказаться за тысячу километров от дома.

Так что, когда он скрывался в охотничьем кабинете, чтобы продолжать там разваливаться на части, она не шла за ним и не пыталась обнять его и утешить или что-то в этом роде. Там он с самого начала проводил много дней и ночей, с грогом и чистой водкой, иногда громко выкрикивал странные фразы, гадкие не только из-за отдельных слов (он много сквернословил), но и потому, что в них не было ни малейшего смысла. Слова и фразы оттуда и отсюда. «Я пою под дождем», — напевал Аландец. «Наша любовь — континентальное дело, он приехал на белом „ягуаре“». Что-то подобное. Эту последнюю песню заводила вновь и вновь Дорис Флинкенберг на своем кассетнике марки «Поппи», выпущенном в ГДР. «Классная песня», — утверждала Дорис, но Сандра только закатывала глаза. По этому поводу, одному из немногих, во всяком случае поначалу, Дорис и Сандра расходились во мнении.

Аландец в охотничьем кабинете, Сандра в бассейне без воды, зажав уши руками, пытается стать маленькой-маленькой, совсем незначительной. Меньше всего ей хотелось идти в охотничий кабинет, утешать, обнимать и все такое, как это частенько делали по телевизору, когда случалась семейная катастрофа. Обнимать и обнимать, как будто это чем поможет.

Долгое время Сандра мечтала только о том, чтобы Аландец снова стал нормальным. Начал делать простые нормальные вещи, например чистить свое ружье.

— Слышишь, может, поедем постреляем?

Это случилось в один октябрьский денек, когда листья уже опали и в мире за огромным панорамным окном установилась ясная холодная погода. Аландец вдруг снова стал нормальным, он появился у края бассейна, полностью одетый и свежевыбритый, и посмотрел на Сандру. У него было с собой ружье, он указывал им на нее, но она ни чуточки не испугалась, это же было понарошку. Она сразу инстинктивно догадалась, узнала ту долгожданную атмосферу, которой уже давно не бывало в доме. Как ее не хватало! Она мечтала об обезьяньих уловках, проказах, криках, всем, что угодно.

И вот. Конечно! Сандра подскочила, словно мячик, и мигом бросила все свои занятия, все свои дурацкие забавы на дне бассейна. О, как они ей надоели!

— Давай, — ответила она с не свойственной ей решительностью. — В самом деле, пора и мне научиться стрелять из ружья.

Они с Аландцем отправились на стрельбище, и там она научилась обращаться, во всяком случае немного, с пистолетом и ружьем. И к своему собственному удивлению, заметила, что ей нравится стрелять, хоть учеба двигалась и не так быстро. В отличие, например, от Дорис Флинкенберг, которая позднее за короткое время превратилась в заправского стрелка. Но Сандру удивляло еще и то, что ей нравилось даже просто бывать на стрельбище. Собственно, это привлекало ее больше всего. Царившие там особое сосредоточенное настроение, тишина и стиснутые зубы. Свой особый мир.

Мир Аландца. Мир ее папы.

Как Маленький Бомбей, ткани, разговоры по телефону и особая музыка (банановую пластинку никогда не брали в дом на болоте) были миром Лорелей Линдберг. Странно, но эти два мира, объединенные большой страстью, были несоединимы.

Принято считать, будто страсть плохо уживается с повседневной рутиной. Но еще важнее и труднее было понять и принять, что постичь суть большой страсти можно, лишь окончательно разделив ее надвое. Лишь тогда возможно узнать, каков каждый сам по себе.

Пока Лорелей Линдберг еще была с ними, Аландец не ездил на стрельбище, не охотился и не ходил под парусом по семи морям, хотя и любил это. Но он и не отдавался всей душой жизни богатенького плейбоя, хотя, пока страсть была молода, и уверял Лорелей Линдберг, что именно этим намерен заниматься. По большей части он колесил по стране и заключал более или менее удачные сделки, но относился к этому с гораздо меньшим рвением, чем после Лорелей Линдберг. А Лорелей Линдберг с ее тканями, так ли уж они ей были дороги?

Что касается жизни плейбоя, так на самом деле лишь после Лорелей Линдберг Аландец хоть отчасти реализовал свои амбиции в этой области. Во всяком случае, позднее — летом с Женщинами из дома на Первом мысе и во время охотничьего сезона осенью в доме на болоте. В то время вокруг него было много женщин, например Бомба Пинки-Пинк, стриптизерша, которая превратила стриптиз в философию, — именно Бомбу Пинки-Пинк Аландец и Сандра повстречали в первый же день на стрельбище, вместе — отец и дочь — бах-бабах!