Моника Фагерхольм - Американка

— Мы с Аландцем? — переспросила Сандра ясным невинным тоном, на какой только была способна.

Бенку не ответил.

Но Сандра поняла.

Она снова почувствовал себя маленькой. Сандра беззащитная Вэрн. Ей захотелось встать, одеться и уйти, но она словно окаменела. Чтобы как-то сопротивляться окаменению, она встала и начала собирать свои вещи. Потом остановилась, все это было слишком неслыханно.

— Но, Бенгт, — услышала она свой собственный писк. — Господи! Откуда ты все это взял?

И вдруг она разом многое поняла. Во-первых, что там, на карте, на карте Бенку, женщина, лежавшая на спине в бассейне, мертвая, это было совсем не то, что сказала Никто Херман про карты Бенку.

Это было невероятно. Но тут она вдруг поняла, это промелькнуло в голове как молния, так что на миг все застыло. Но почему лишь теперь? Почему он сказал это только теперь?

— Но ведь Дорис ты этого не сказал? — услышала она свой собственный вопрос, ясный, громкий и четкий.

— Ей не нужно было ничего говорить, — ответил Бенку. — Она и так все знала.

Мальчик в лесу, тот, кто наблюдал, женщина в бассейне, Аландец с ружьем. Однажды давным-давно. Он поднял ружье и направил на женщину в бассейне…

Вот что нарисовал Бенку — то, что он видел.

— Нет, — жалобно простонала Сандра. — Ты ничего не понимаешь. Ты все неправильно увидел. Это было не так.

Все последующие дни и вечера она старалась не смотреть в окно, туда, где он обычно стоял. Лишь позже, примерно неделю спустя, она все-таки решилась выглянуть, но его там не было.

— Бенку снова уехал. Это единственное, что осталось как прежде.

Это сказала Сольвейг. Сольвейг, которая пришла убираться в доме на болоте, без комбинезона, но в остальном такая же, как прежде. Она принесла новости из внешнего мира. Так она сказала.

— А вот и я, принесла новости из внешнего мира! — Как ни в чем не бывало. В духе Сольвейг. Просто не верилось, что это она видела мертвую Дорис, Дорис, чей череп разлетелся на тысячу осколков всего несколько недель назад.

Жизнь продолжается.

Так она сказала. И сообщила, что мама кузин «никогда уже не будет такой, как прежде. Она была слишком привязана к Дорис».

И о Рите: Рита живет теперь в городе у моря. Насколько Сольвейг известно. Но больше она ничего не знает.

— Так что теперь я осталась без близнеца. Без своей половинки. Хотя вечно так не могло продолжаться.

— Но жизнь должна идти дальше. — Сольвейг повторила это много раз, похлопывая себя по животу.

— Я вот теперь беременна. Это моя тайна. Ты смотри никому не проболтайся. Не говори Ярпе Торпесону… Это не он отец. А Торпе Торпесон, его брат. Мы скоро поженимся, это уже не тайна.

Сольвейг со своими метлами и совком расхаживала по дому на болоте, где никогда прежде не бывала.

Из Гардеробной донеслось:

— А она оставила много классных нарядов. ПОДУМАТЬ ТОЛЬКО, что она отказалась от таких вещей. В Австрии. Или куда она теперь отправилась?

— В Нью-Йорк, — сказала Сандра неуверенно, хотя никакого смысла не было продолжать держаться той истории. С таким же успехом она могла рассказать, как все было, но не сделала этого. Промолчала.

— Но это не одежда, это ткани. Материя.

Сарай Бенку. Она все же вернулась сюда потом, чтобы убедиться — не в правоте слов Сольвейг, что он укатил. А в том, что он был. Вчерашний день. Теплый свет. Музыка. Карта. Это как сон. Было ли это?

— Ты лучше держись от меня подальше. Я не… я не могу… — Это он сказал напоследок.

— Прости меня. — Это он тоже сказал. — Прости.

И она поняла еще и другое; игра в Эдди и все такое. Он никогда в этом ничегошеньки не понимал. Его манила не американка, а она сама.

— Прости. Все это говно какое-то.

И тогда она оставила его и подумала, что больше никогда. Но теперь…

Было ли это? Она зажгла лампочку на потолке. Голая лампочка резко и неумолимо освещала пустоту.

Прибрано, чисто. Вещи собраны. Пластинки, что валялись на полу, в конвертах и без. Книги, сброшенные с полки, одежда, пустые бутылки и окурки в пепельнице, бутылки на полу. Запах, сладкий и затхлый.

Пропал.

Запах минувших дней пропал.

Карта. Ее сняли со стены.

Пока она стояла там, за спиной послышался звук, голос.

Это была мама кузин, она возникла из темноты.

— Убийца! Если ты и его у меня отнимешь, я тебя убью!

Этого не должно было случиться. Где-то в тайнике, у себя в голове, она увидела нечто совершенно нормальное: они сидели на кухне и разговаривали о Дорис, вспоминали Дорис. И воспоминание о Дорис проложило бы мост взаимопонимания между ними. Не близость, но все же.