Валерий Былинский - Адаптация

– Все же я советую вам, ребята, дождаться завтра мустанга, – сказал за спиной Хосе, – Педро признался, что на этой дряхлой чике год никто не ездил. Мало ли что случится в дороге.

– Мы поедем на этой машине, – сказал я.

Последний раз мы – отец, мать, я и брат – отправились в большое путешествие на «Москвиче-407» в середине восьмидесятых годов прошлого века, когда невидимые термиты социального разрушения уже начали свою незаметную работу. Тем летом я забрал свои документы с первого курса киевского иняза и заявился домой, сообщив родителям, что с учебой покончено и этой осенью я пойду в армию. Разумеется, я не сказал родителям о главной причине своего бегства из Киева. Меня бросила однокурсница. Бросила меня ради какого-то выпускника физмата. Мой старший брат тоже вернулся домой, разведясь с женой, с которой прожил два года, и объявил, что теперь собирается эмигрировать в Европу. Отношения наших родителей также трещали по швам в это лето. Как раз тогда отец случайно нашел письма Жоры из Запорожья. Они оба, в общем-то, не хотели разводиться, потому что привыкли друг к другу, им некуда было идти. Но ни отец, ни мать не хотели ущемления своих гордостей и амбициозно, зло ругались друг с другом.

Переругивались они и этим августовским утром, когда наша семья стала собираться в поездку, хотя спокойно упаковать вещи можно было еще вчера вечером.

Ругались и мы с братом – потому что я тоже уже вырос, потому что Борису пришлось на время вернуться в нашу с ним комнату, в которой теперь хозяйничал я, потому что у каждого из нас были свои серьезные проблемы, до которых никому, кроме нас, как нам обоим казалось, не было никакого дела.

Почему же мы отправились в эту совместную поездку?

Инициатором была мать. Несмотря на свои пошатнувшиеся семейные позиции, мать, как и раньше, все еще командовала отцом и в какой-то степени нами с братом. Она не то чтобы хотела склеить нашу растрескивающуюся семью – нет, она просто всегда жила в глубокой убежденности, что любое движение вперед лучше, чем стояние на месте. Впервые за два года оба ее сына оказались вместе и должны были скоро вновь разъехаться – почему бы не использовать этот шанс и не отправиться, как и в былые времена, к морю?

А отец… Он тоже любил нас, своих сыновей, любил, может быть, сам не догадываясь об этом, и свою жену – и ему тоже было не так мучительно ехать вперед, как оставаться на месте.

Борису просто хотелось убить время, ожидая приглашения от друга во Францию.

Ну а мне…

Еще вчера я хотел сигануть с крыши нашей девятиэтажки. Разумеется, ниоткуда не прыгнул, решив вместо этого, что лучше там, на морском берегу, заведу феерический роман с какой-нибудь суперкрасавицей и тем самым отомщу бывшей любимой. А бывшая любимая принялась говорить по телефону, что, мол, у каждой любви имеется срок годности и мы с ней нашу любовь просто просрочили, потому что не стали развиваться дальше, а стояли на месте, поэтому, мол, и случилось то, что случилось. Под «развиваться дальше» она, вероятно, имела в виду утрату девственности. Что, как я полагал, и сотворил с ней ее физик во время ее поездки к бабушке в Канев, где физик проходил преддипломную практику.

В течение полугода нашей любви мы с ней целовались, обнимались и занимались, как я потом узнал из глянцевых журналов, «петтингом» – но не больше, по ее настоянию. И это при том, что я тоже был девственником, хотя на вопросы друзей – как, мол, там у вас с Иркой, отвечал, что у нас с ней все, разумеется, по-взрослому. Ира была младше меня на год. Мы мечтали, что обвенчаемся и «это случится» в свадебную ночь. «Как у моих бабушки и дедушки было, – мечтательно закрывая глаза, говорила Ира, – по-настоящему, как полагается у мужа и жены». И вот – оказывается, «любовь имеет срок годности»… «Прости, но он оказался более настойчивым, чем ты, а со мной, видимо, так и надо поступать…» – убийственно честно сформулировала моя просроченная любимая причину своего ухода. Сказала, что ушла от меня бесповоротно и предложила остаться друзьями. Как же коротка бывает эмоциональная память женщин, стоит им встретить другого мужчину! Я решил было бежать драться с ее физиком и силой вырвать ее из его лап, с этой мыслью и заснул, а наутро в квартире началась кутерьма сборов на море. В общем, я был посажен в наш салатовый «Москвич» безвольным и пропащим девственником, рохлей, уверенным, что никакой любви не существует, и до слез ярости страдающим по своей просроченной иллюзии.