Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

То, что такая система в последние годы дает сбой за сбоем и мигранты из Северной Африки за компанию с ближневосточными единоверцами того и гляди разнесут толерантную Европу по камешку, – это особый разговор. Потому и разнесут, что к ним, как и ко всем людям вообще, здесь относятся как к людям. И на бандитский рев: «Откройте доброму человеку, а не то он выломает дверь» – отвечают: «Простите, сэр, что заставили вас ждать». И делают вид, что не замечают молодых амбалов, идущих на штурм символических европейских границ, пропуская, как принято у джигитов, вперед, под дубинки, теток с младенцами… Естественно, что и там, откуда бежали эти добрые люди (с младенцами, которые через пару десятков лет окончательно выдавят из европейской демографии своих местных немногочисленных ровесников), есть коррупция, она есть везде, где имеется славное чиновничество. Но их коррупция в основном поражает верхние слои бюрократов – на нижнем же уровне государственные законы действуют с неотвратимостью природных. Это примиряет с действительностью, даже если тебе эти законы вредны: что делать, всем одинаково плохо.

У нас все наоборот. Все законы и правила производят впечатление придуманных исключительно для того, чтобы выборочно издеваться над людьми, которые заведомо считаются все как один преступниками – этот на машине ворованной ездит, тот в столицу проникает под видом дядьки, решившего проведать племянника, а на самом деле по своим мафиозным делам… Естественно, что именно такой подход позволяет, во-первых, чиновникам бесперебойно получать взятки с невинных и, во-вторых, спокойно жить именно тем, кого законы вроде бы должны прижимать, ограничивать и искоренять.

В советские, почти уже всеми забытые времена действовало негласное правило: по меньшей мере половина дверей была закрыта. Из четырех входных в гастроном – две, из шести в кинотеатр – четыре… В сущности, в этом не было никакого глубинного смысла, в основном просто самоутверждались завхозы и уборщицы. Теперь стремление перекрыть все входы и выходы законами и ограничивающими правилами приобрело практический смысл для тех, кто к узким местам приставлен. Наша страна, давно заслужившая право считаться родиной дискомфорта, уверенно отстаивает свое первенство в нелегком деле причинения максимальных неудобств собственному населению за его же деньги.

Старики очень редко кончают самоубийством. Жизни остается мало, этим обрывком дорожат так, что руки трясутся. Но если все же глотают две упаковки просроченного, накопленного клоназепама, то исключительно от страха.

Они так боятся смерти, что умирают раньше срока.

Нет сил терпеть.

А у многих энергичных людей среднего возраста постоянное ощущение, что все главное происходит там и тогда, где и когда их нет. Они переходят с одной тусовки на другую, читают критические обзоры и светские хроники – и все равно не успевают. В обзорах и хрониках они ищут свои фамилии и огорчаются в любом случае – и если находят, и если не находят.

Им нужны постоянные подтверждения того, что они существуют. В зеркало они смотрят с подозрительным выражением, как пограничная прапорщица в паспорт – ее смущает модная щетина. Их главное утешение – сплетни о них же. Все в порядке, о фантоме гадостей не рассказывают.

Между тем, опять про любовь.

Состояние действительно болезненное. Но не настолько же. В конце концов, есть много способов причинять себе вред, не впутывая второго человека. Налил стакан – не говоря уж о кокосе – и вперед…

Тут все дело в счастье. Это ведь счастье – сидеть ночью на кухне, утирая чем попало натуральные слезы и сопли, ловя в воздухе расплывающееся единственное лицо и понимая, что выхода нет и не будет. Это счастье. Заметим, что со стаканом – с прочими аксессуарами не настолько – это счастье совмещается. В том смысле, что стакан его вытесняет, спокойней становится на душе. Душой, как известно, управлять посредством стакана можно. Но когда слезы высохли, а сопли вытерты, лицо вновь всплывает ниоткуда, и все течет снова. Выхода нет, нет выхода, родная моя, не-е-ет выхода!..

Безвыходное счастье.

А наука живет сама по себе.

Средней толщины – в кирпич – книга в довольно убогом сером картонном переплете. И нелепое название – «Краткий курс истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)». То есть, значит, может существовать не краткий, а полный, и не большевиков, а меньшевиков.