Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

Потом был быстрый и поразительно невкусный обед, потом уже откровенно сонное продолжение дискуссии, выступление двадцать минут, ответы на вопросы пять. Но вопросов, как правило, не было, только один тайваньский китаец приставал ко всем.

В начале шестого автобус возвращался в гостиницу. Одни отправлялись бродить по ближним к отелю улицам, рутинно удивляясь чистоте священных европейских камней, другие просто дремали по номерам в ожидании дружеского ужина (оплачивает принимающая сторона), к которому выносили очередные две бутылки обобществленной для таких случаев водки «Русская демократическая» с винтом.

Время до ужина Юрий Ильич проводил в нравственных муках.

Дело в том, что номер в этой гостинице, как и во многих других по всему миру, был как бы специально устроен для мук русской интеллигенции. И не постоянное наличие горячей воды, и не свежие полотенца каждое утро, и даже не унизительно бесплатный шампунь, всегда не вовремя выпадающий из сумки, подвергали наибольшему испытанию духовную прочность граждан страны побежденного социализма. Нет.

Величайший соблазн заключался в Священном Писании.

Напомним: сегодняшний день от времени действия нашего рассказа отстоит не менее чем на двадцать пять, а то и тридцать лет. Отношения тогдашних начальников с религией и особенно с церковью были осторожными. На праздниках они еще не стояли со свечками в неловких руках и крестное знамение клали с натугой… Крестили многих по домам, особенно взрослых, которые тогда, будто прозрев разом, прямо толпами и крестились; крестные ходы допускались только внутри церковных оград, а в колокола звонить и вовсе запрещалось, чтобы население не беспокоить; крестик, хотя бы медный, купить было негде, и некоторые многосемейные батюшки, склонные к рукоделию, сами и крестики выколачивали, и даже образки нагрудные небольшие чеканили – для приработка, а где металл брали, это особый вопрос… Ну и, само собой, Святую Библию продавали в подсобке единственного такого на весь город книжного магазина по предъявлению ксивы не ниже секретаря райкома или доктора наук типа философских. Можно было еще купить у прохиндея карманную, в пластиковой обложке и на почти папиросной бумаге, изданную по-русски Библейским обществом, – но это, ввиду явной контрабандности товара, отдавало уже идеологией. На границе таможенная дама так и спрашивала одним словом: «Библиюпорнонаркотики везем?» Так что на внутреннем рынке такая Книга стоила четвертной – и еще надо было найти продавца.

Это – с одной стороны.

С другой – Европа и даже Америка были тогда еще почти христианскими. В некоторых школах перед началом занятий читали молитву ко Христу. Детям не запрещалось и крестики носить на груди. Ни в одной европейской столице не было и даже быть не могло никакого мэра, кроме христианина… Вот до чего доходила дикость, пока всех не победила политкорректность, всесильная, потому что верная, – что было сказано по слегка иному поводу.

Словом, как это от веку водилось в европейских гостиницах и даже сейчас кое-где не вывелось, в тумбочке рядом с гостиничной необъяснимо широкой кроватью лежала Библия. Русский перевод! То есть соответственно постояльцу – вот гостеприимство! Не карманного, но вполне удобного формата, помещающаяся в меньшее отделение сумки совершенно незаметно. В едва ли не шелком обтянутом твердом переплете с едва ли не золотым тиснением – Святая Библия.

Спросят – да, везу, подарили коллеги, я, между прочим, историк, кандидат, извините, наук, мне по работе надо иметь.

А не спросят – и будет дома Книга. В твердом переплете.

Но в первый вечер совать Книгу в сумку не стал.

Взял в постель, почитать перед сном.

Просто так.

Нельзя сказать, что раньше не читал.

Но и нельзя сказать, что читал.

Содержание, конечно, знал в общих чертах, но как-то так, из воздуха.

Открыл на середине – и только утром закрыл, когда уже было пора принимать душ к завтраку. В голове шумело, не то от давления, не то от непривычных мыслей. Пересказывать все, что Юрий Ильич передумал в ту ночь и продолжал думать утром, никакого времени не хватит, скажем только, что получалось «в сухом остатке», как любил говорить вышеупомянутый академик, будто Юрий Ильич Шорников страшный грешник, страшней не бывает, гореть ему в адском пламени, и пусть еще спасибо скажет, что не придумано для таких, как он, ничего пострашнее ада. Выходило, что все заповеди, сколько их ни есть, он нарушал злостно и постоянно. К примеру, ближних своих не то что не любил, как самого себя, но многих вообще терпеть не мог, да и себя тоже не больно жаловал.