Юрек Бекер - Дети Бронштейна

Мы вошли в ее подъезд, это точно: красный коврик из кокоса лежит у Лепшицев в подъезде, не у нас. Вечером вместе вышли из дому, это я помню, а теперь вот возвращаемся утром, как семейная пара. Поднимались по лестнице, Марта все: «Тише, тише, как мышки», — но, кроме нее, никто и не шумел.

Необычная была минута, однако я не смог оценить ее по достоинству. Впервые шел я к Марте в комнату ночью — какие гости, ночь еще не кончилась! — а сам тупо плелся следом за нею с одной мыслью: «Вот бы дойти и завалиться спать».

Она так тихо отперла входную дверь, что веки мои снова опустились. Как слепого провела меня по коридору, одной рукой приобняв, другую держа на изготовке, чтобы зажать мне рот, вздумай он открыться. Мы ничего не задели, не зашумели, воспользовавшись тишайшим из способов передвижения — мы воспарили. Оказавшись наконец в своей комнате, она посмотрела на меня с таким облегчением, будто провела через минное поле.

Я упал на кровать и из последних сил скинул ботинки. Помню до сих пор, как Марта смотрела на меня сверху — удивленно или сердито, как я решил все рассказать ей, только проснусь. Подушка у нее удобнее моей, она и под самой головой пышная, мягкая. Закрывая глаза, я хотел попрощаться с Мартой красивыми словами, но произнес следующее:

— Ух, до чего же здесь удобно!

Она улеглась на меня сверху, пальцами подняла мои веки, чтоб я на нее глядел. Не будь я так измотан, я стал бы сопротивляться. Очень неприятное ощущение, когда она убрала руки, я даже не закрыл глаза, чтоб она меня снова не начала мучить. Спросила, что за несчастье со мной приключилось, мы с самого Кёпеника не обменялись и десятью словами. А я ее обнял. Но уж этого она совсем не имела в виду, она ждала ответа. Вот если б она задавала вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет» кивком головы, так узнала бы больше. А разговор поддержать я никак не мог.

Чуть позже я все-таки услышал вопрос:

— Ты поругался с отцом?

Ага, так оно лучше, я кивнул. С другими вопросами она не торопилась, я едва не ускользнул у нее из рук, проваливаясь в сон. Теперь-то я уверен, что не просто устал, но еще и разыгрывал усталость. Спросила, были ли новые причины для ссоры, и я отрицательно покачал головой, а сам подумал: «Очень удачный вопрос». Еще спросила, виноват ли я сам, хоть отчасти. Я опять покачал головой и даже улыбнулся.

То ли Марта прониклась ко мне сочувствием, то ли сбилась со следа, но весь интерес ее иссяк. Просунула мне руку под голову, поцеловала. Не боролась с моей усталостью, а просто поцеловала разок-другой в утешение, и мне хватило. Конец этой ночи я и без того считал прекрасной сказкой. И радовался заранее, что спустя несколько часов проснусь и полюбуюсь спящей Мартой.

Она шепнула, что сейчас вернется, соскользнула с кровати и встала. Я не слышал ее шагов по комнате, не слышал, как открылась и закрылась дверь, зато услышал голоса в коридоре. Бог ты мой, родители, только б она все уладила. Вдруг стало холодно, я собрал остатки сил и залез под одеяло.

Проснулся я от шума на улице. Светило яркое солнце, как я догадался по четкой тени оконного переплета на занавеске. А взглянуть на часы не мог, на моей руке лежала Марта. Пользуясь возможностью, я рассмотрел ее так подробно, что смог бы без запинки описать любую мельчайшую черточку лица.

Она лежала на спине, рот приоткрыт, в таком положении обычные люди храпят. На ней ночная рубашка цвета лаванды, широкий вырез, зеленая каемка, за всю мою жизнь еще никто при мне не надевал ночную рубашку. Мне стоило больших усилий ее не коснуться. Марте ничего не оставалось, как лечь прямо на мою руку, свисавшую с кровати. Тихонько я наклонился над ней, упивался ее дыханием. Длинные ее волосы раскинулись по подушке темным покрывалом.

Что было делать? Не мог же я опять заснуть, и проснуться вместе с Мартой, и выйти из ее комнаты — мама Лепшиц, папа Лепшиц, я бы этого не вынес. Я выпростал руку из-под ее головы, наверное, никто и никогда не делал это так медленно и осторожно, как я. На часах половина двенадцатого.

Сердце застучало, когда я вылезал из кровати, вернее — перелезал через Марту с ее ночной рубашкой. Опасность пробуждения не угрожала ей ни на секунду. Только ботинки надеть, вот они стоят, мысок к мыску с ее туфельками. Хуго Лепшиц, надо полагать, на работе, а вот жену его не обойдешь никак. «Если только высшей силой ее не унесло из дому», — подумалось мне. Жуть брала при мысли о том, как мы сейчас встретимся, я — на выходе из этой комнаты. В первый миг я счел разумным обуться, только когда все приключения будут позади, но потом увидел себя в настенном зеркале с ботинками в руках и тут же их надел.