Считая весьма вероятным, что сестра Гермина не только потеряла свою работу, но и не нашла другую, я рассказал все отцу. Он воспринял новость на удивление спокойно, словно давно предполагал такое развитие событий. А мне строго наказал никому об этом не говорить.
На кровати лежала кукла, которую я прежде не видел, в белой блузочке с рюшами, в зеленых туфельках. Элле не хотелось на улицу. Я приласкал ее, а уж потом перешел к своим упрекам. Рассказал, как зол на меня отец, и не догадывается ли она почему? Элла покачала головой и сделала большие глаза. Я подзадоривал себя, точно зная: для Эллы главное, чтобы ее воспринимали всерьез.
— Ты ведь предвидела последствия, когда заговорила с ним о похищении человека.
Элла снова отрицательно покачала головой, а я твердо сказал:
— Не могу в это поверить.
Тут произошло нечто диковинное: Элла, отступив на несколько шагов назад, прижала руки к груди, как это делают порой исполнительницы арий, и с перекошенным злобой лицом заявила:
— Боюсь, у меня сейчас закружится голова. Тогда придется позвать сестру.
Никаких сомнений, она пытается заткнуть мне рот, угрожает приступом.
— Не знаю, чего ты добивалась своим предательством. Хотела защитить отца от меня? — выпытывал я.
— По-другому ты не понимаешь…
И она нажала на кнопку возле тумбочки, над дверью загорелась зеленая лампочка. Элла легла на кровать, схватилась за лоб и приняла до ужаса страдальческий вид. Недоглядев, она улеглась прямо на куклу, и та теперь давила ей в спину. Элла молниеносно вытащила куклу и успела бросить на пол, прежде чем открылась дверь. Вошла медсестра.
Элла подняла голову, как бы с большим усилием. Но взгляд ее был устремлен на меня, не на сестру. Я понял: предупреждает, чтоб я не выдал ее, когда она будет изображать страдалицу.
— Ну, что такое? — спросила сестра.
— Хорошо, что вы пришли, — ответил я. — У нее вдруг закружилась голова.
— Не надо преувеличивать! — выпалила Элла. — Я просто хочу пить.
— И это все?
Сестра подошла к раковине, взяла пластиковый стаканчик, сполоснула и наполнила водой. А мне при этом посоветовала запомнить последовательность ее движений, чтобы при следующем приступе жажды взять на себя труд открывания крана. Поднесла полный стаканчик Элле, кивнула нам — якобы любезно — и вышла.
— Зачем ты оклеветала меня перед отцом? — начал я снова, пока Элла не расслабилась.
Она пожала плечами, встала, с улыбкой отнесла стакан к раковине и вылила воду, не сделав и глотка.
— Я страшно зол на тебя, так и знай. И не уйду отсюда, пока ты не скажешь, зачем ты это сделала.
Она уселась с сигареткой в руке, приняв позу дамы, ожидающей поднесенного огня, я стал искать спички. Мне казалось, состояние у нее отличное, она как никогда бодра и внимательна, вот еще я бы не приставал. Обычно все делается, только как она хочет, таков неписаный закон.
Ей, говорит, достаточно было пожаловаться медсестре на плохое самочувствие, и мне тут же пришлось бы уйти. На книжной полке я нашел шкатулку, набитую пустыми спичечными коробками.
— А что бы изменилось? Думаешь, я лучше пойму твое поведение, если меня отсюда выгонят? — сердился я.
Элла нетерпеливо следила за моими поисками, поднеся руку с сигаретой к губам. Я попросил разрешения открыть шкаф, она кивнула, но спичек и там не оказалось, их просто не было в комнате.
— А чем вообще я заслужила твои упреки?
Игра ее показалась мне теперь не столь хитрой, сколь беспомощной. «Боже мой, — подумал я, — а где еще ей проявить коварство да лукавство, кого еще она может посадить в лужу?» Сменив тон, я предложил не делать из мухи слона. Просто я, мол, рассчитывал, что она ничего не скажет отцу о нашем разговоре, оттого и разозлился.
Не одна Элла почувствовала облегчение, когда лицо мое приняло дружеское, вернее, братское выражение, мне тоже стало веселее на душе. Все-таки я еще надеялся на ее совет — ну хоть бы знак, хоть бы намек на какое-то указание.
Она попросила меня раздобыть где-нибудь огня. К медсестрам я даже обращаться не стал, сразу побежал в киоск и примчался назад так быстро, что сразу сел на стул. Иногда меня раздражала ее манера курить: вдохнет часть дыма, а остаток зависает облачком возле ее губ, но она не дает облачку спокойно растаять, а ловит его и втягивает тоже, как будто после еды собирает крошки со стола в ладошку и жадно закидывает в рот.
Спросила, не будет ли это слишком, если она попросит меня привезти ей фагот или скрипку для пробы: ужас, до чего трудно принять решение, просто слушая радио. А я в ответ:
Читать дальше