Юрек Бекер - Дети Бронштейна

Лепшиц человек нетребовательный, однако витрины не вдохновляют. В крайнем случае куплю хрустальную вазу, я знаю, где она продается. Далеко уходить нельзя, я обещал вернуться к ужину. Вот для отца ничего не стоило найти подарок, у него было одно пожелание — книги и, главное, старые, в смысле — уже кем-то читанные. Однажды я составил список всех писателей, чьи книги стояли в его комнате, и редко мне случалось выйти из букинистического с пустыми руками. Мне кажется, старые книги и старые вещи отцу оттого были милее новых, что ему пришлось приобретать все заново после лагеря. Лепшиц книг не любит.

На обратном пути то место, где задавили собачку. Зеваки разошлись, только пятнышко крови на дороге, такое маленькое, что и не найдешь. А может, Лепшиц обрадуется собаке или кошке? Я у них в квартире все равно ненадолго, спрошу-ка я Рахель про собаку и про кошку.

На лестнице мне встретился человек, который со мной незнаком. И я тоже сделал вид, будто его не помню — того самого типа, с кем видел Марту на улице. Против воли во мне закипело возмущение: она уже приводит его домой! Никогда бы я не решился появиться здесь с девушкой, даже если б она у меня была. На сей раз он в белом льняном пиджачке, более смехотворного наряда сроду не придумаешь. Не исключено, что он незваным гостем явился в дом и не застал Марту. А Рахель ему: «Простите, сударь, мы, с вашего позволения, как раз садимся ужинать».

Ключ в замке изнутри, пришлось позвонить. Открыла Рахель с мисочкой ледовых кубиков в руке, и бегом на кухню, едва взглянула, что такое? Иду в гостиную, стол только начали накрывать, Лепшица нету. Ладно, пойду за ней.

Мое появление на кухне расценивается как молчаливый вопрос, и я узнаю: случилась беда, Марта сломала руку. Правда, Лепшиц, встав за нами в дверях, утверждает:

— Рука вывихнута, а не сломана.

Вычисляю: тот тип — свидетель или виновник несчастного случая, он привел бедную Марту домой. А почему не остался? Я вернулся слишком рано? Или Марта вообще в больнице, а белый пиджачок пришел об этом сообщить?

Покуда Рахель разглагольствует про вывихи, которые бывают хуже переломов, я направляюсь к комнате Марты. Любопытство, чистое любопытство. Стучу тихонько, если Марта за дверью, но не хочет, чтоб ее тревожили, она и не услышит. Меня злит, что белый пиджачок посмотрел сквозь меня.

— Да-да? — кричит Марта из-за двери.

Вхожу, как к умирающей, она покоится на кровати, подушки собраны со всей квартиры. Одета в купальный халат. Запястье правой руки, которая лежит без движения, перевязано. На лице написаны страдание и слабость, сам не пойму, отчего мне кажется, будто она здорово преувеличивает. Говорю:

— Прости за любопытство.

— Упала на теннисе. Ты же знаешь, какая я неловкая.

Я знаю только, какая она ловкая, но вот теннис? Впервые слышу и удивлен не меньше, чем тогда, когда отец вдруг заговорил на идише. В мои времена она в теннис не играла, и ракетки мне в этом доме пока не попадались.

— С каких пор ты играешь в теннис?

— А ты не знаешь? — удивляется она. — В последний месяц я только про это и говорю.

Она и не заметила, что я немедленно покидаю комнату, стоит ей войти. Ладно, ничего не имею против тенниса, спрошу лучше, сильно ли болит и нельзя ли помочь. Ответ звучит так: да, запястье жутко болит, нет, чем тут поможешь. Рон отвез ее в травматологическую больницу, рассказывала она дальше, она ведь упала, играя с Роном. Боже ты мой, вот уж имечко, и как у нее язык поворачивается! Сказать, что я встретился с ним лестнице, или просто уйти? Однако тут налицо несчастный случай, и никто не вправе утверждать, что она изо дня в день таскает домой своих дружков, — ладно, согласен.

По словам Марты, рукой она сможет действовать лишь спустя четыре недели, так сказали в больнице. Что ей до моего сочувствия? Я уже простоял тут слишком долго и так и не придумал вопрос, который прозвучал бы искренне. Наобум ляпнул, что вывихи, сколько мне известно, лечат теплом ради лучшего кровообращения. Она, похоже, усомнилась, хотя возражать не стала.

Рахель открывает дверь без стука, вот до чего дошло. Она принесла лимонный сок со льдом, и Марта устраивается поудобнее, издавая стоны, будто на смертном одре. Впервые я замечаю, как сильно она похожа на Лепшица. Глотая сок, Марта чуть поперхнулась, когда заметила мою улыбку. Действительно, что я тут забыл?

— Все-таки еще повезло, — заговорила Рахель, — господин Вакернагель так заботливо и любезно вел себя по отношению к Марте.