Юрек Бекер - Дети Бронштейна

Итак, я выяснил, о чем идет речь в соседней комнате, торчать у двери уже незачем, слишком я устал от этих историй. Я лег в кровать и задумался, отчего отец, не выносивший лагерных рассказов, с такой охотой участвовал в посиделках за стеной.

Однако и в кровати мне слышны были голоса, злосчастные эти голоса, за отцом Кварт, потом Ротштейн, потом опять отец, — попурри из страданий. И я уснул, но не по случайности, я просто выбрал лучшую из возможностей на тот час.

***

Что делать, если все дни похожи один на другой? Вечно все те же события, все та же скука, и, кроме моего недовольства, нарастающего с каждым днем, ничего не меняется. В кафе и на улице я улыбаюсь каждой красивой девушке до тех пор, пока она не отвернется. Как набраться храбрости и с нею заговорить? После каждой неудачи я снижаю требования, но опять-таки напрасно.

Я уже почти и не разговариваю, молчание вошло в привычку. Хуго и Рахель Лепшиц ведут себя со мною как с молчуном. А их разговоры в моем присутствии, по-моему, становятся все более вольными. Вопрос с университетом выяснен, теперь я уж и письма не жду.

С недавних пор меня мучает еще одно сомнение: а вдруг учеба на философском — потерянное время? Но спроси меня, чем другим я хочу заняться, — ответа тоже нет. По причине абсолютной бездеятельности я сомневаюсь во всем. Гуляю по улицам и сижу в парке на скамеечке, как пенсионер. Может, я и есть жертва фашизма, только не хочу этого признавать?

По понедельникам Лепшиц всегда притаскивает с работы домой полный портфель газет, подозревая, наверное, что мировая история вершится преимущественно в выходные дни. Мы садимся в гостиной друг против друга, он проглядывает газеты в определенной последовательности, и я всегда знаю, какую взять, не отвлекая его. Временами он зачитывает статьи вслух, не заботясь о том, слушают его или нет.

Утром, когда мы вместе ходили за покупками, Рахель поинтересовалась моими планами на отдых. Имеется, говорит, возможность в июле поехать с Хуго и с нею в Гарц, есть там один пансион под Хальберштадтом. Марта тогда тоже уедет со своим актерским училищем, ах, как грустно мне будет одному в квартире. Рахель сама не поняла, как меня порадовала: впереди три недели свободы! Я объяснил, что и в июле, и в августе следует готовиться к учебе, она согласилась. А сам подумал: провались я на этом месте, если за три недели хоть что-то не повернется к лучшему.

Лепшиц кладет передо мной газету «Нойес Дойчланд» со словами:

— Только погляди.

Молча, но настойчиво он указывает на стол, мол, я и без его помощи отыщу нужное. Читаю заголовки: «ТОРЖЕСТВЕННО ОБЕЩАЮ ПРИЛЕЖНО УЧИТЬ ЯЗЫК ЛЕНИНА», «СОВЕТСКОЕ ИСКУССТВО ЗАДАЕТ МАСШТАБ НАШЕМУ ТВОРЧЕСТВУ», «НЕУГАСИМОЕ ПЛАМЯ ДРУЖБЫ». Поднимаю взгляд, Лепшиц произносит:

— Совсем с ума сошли.

Оценить его слова не могу, хотя вынужден признать: газета выглядит еще более странно, чем всегда, первые пять страниц заняты исключительно материалами конгресса Общества германо-советской дружбы. Снова перелистывая газету, я вдруг вспомнил, что и сам являюсь членом этого общества, вот уж сколько лет. Правда, таким важным, как тут выходит, я это дело никогда не считал. Мы обменялись понимающим взглядом, Лепшиц забрал газету и начал читать с шестой страницы. Мой отец Общество дружбы не любил, хотя вообще чтил русских очень высоко.

Рахель подает мужу вечерний чай. Целый час, от возвращения с работы и примерно до ужина, она обслуживает его, как короля. Иногда я думаю, что хлопотливая жена действовала бы мне на нервы, а иногда желаю себе в будущем именно такую. Рахель садится за стол и глядит на него во все глаза. Сейчас я выйду, а он сделает доклад о событиях за все выходные, обобщая особенно длинные статьи. Выхожу, когда Лепшиц и ей подкладывает первую страницу.

На улице я увидел, как машина задавила собачонку. Визг тормозов, собачка в луже крови, крики женщины в домашних тапочках. Прохожие тут же собрались в кружок, как при настоящей аварии. День рождения Хуго Лепшица все ближе, через несколько дней ему стукнет шестьдесят. Глазею на витрины, в карманах полно денег, надеюсь подыскать подходящий подарок.

На мой прошлый день рождения, в октябре, на стол подали торт с девятнадцатью подтекающими свечками. От Лепшица я получил в подарок бритвенный прибор, что вызвало у меня чувство неловкости, но и пользу принесло, так как Марта уже подшучивала над пушком, покрывавшим мой подбородок. Рахель преподнесла мне полотенце и варежку для мытья, на которой собственноручно вышила мое имя — «Ганс». Они ужас как серьезно относятся к дням рождения, к тому же в их семье я самый состоятельный.